Дождь не может идти вечно (с)
(с)Monique Valdeneige
среда, 04 мая 2011
(с)Monique Valdeneige
пятница, 15 апреля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
* * *
Они спустились до реки
Смотреть на зарево заката.
Но серебрились их виски
И сердце не было крылато.
Промчался длинный ряд годов,
Годов унынья и печали,
Когда ни алых вечеров,
Ни звезд они не замечали.
Вот все измены прощены
И позабыты все упреки,
О только б слушать плеск волны,
Природы мудрые уроки.
Как этот ясный водоем
Навек отринут самовластье.
И быть вдвоем, всегда вдвоем
Уже не верующим в счастье.
А в роще, ладя самострел,
Ребенок, брат любимый Мая,
На них насмешливо глядел,
Их светлых слез не понимая.
Они спустились до реки
Смотреть на зарево заката.
Но серебрились их виски
И сердце не было крылато.
Промчался длинный ряд годов,
Годов унынья и печали,
Когда ни алых вечеров,
Ни звезд они не замечали.
Вот все измены прощены
И позабыты все упреки,
О только б слушать плеск волны,
Природы мудрые уроки.
Как этот ясный водоем
Навек отринут самовластье.
И быть вдвоем, всегда вдвоем
Уже не верующим в счастье.
А в роще, ладя самострел,
Ребенок, брат любимый Мая,
На них насмешливо глядел,
Их светлых слез не понимая.
пятница, 08 апреля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
КАПЕЛЬ
Вы понимаете, что значит
Просолнеченная капель?-
Зима, смеясь, от счастья плачет,
Весны качая колыбель.
О, зиму смерть не озадачит:
Растаять - план ее и цель...
...В глазах моих лучится влага -
Капель зимы души моей.
Ах, в ней отчаянья отвага:
Познать восторг последних дней.
Торопит смерть при спуске флага,
И я... я помогаю ей!
Вы понимаете, что значит
Просолнеченная капель?-
Зима, смеясь, от счастья плачет,
Весны качая колыбель.
О, зиму смерть не озадачит:
Растаять - план ее и цель...
...В глазах моих лучится влага -
Капель зимы души моей.
Ах, в ней отчаянья отвага:
Познать восторг последних дней.
Торопит смерть при спуске флага,
И я... я помогаю ей!
Дождь не может идти вечно (с)
Ставлю на пана Ржигу.
воскресенье, 03 апреля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
Сегодня мне письма не принесли:
Забыл он написать или уехал;
Весна, как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли...
Он был со мной еще совсем недавно,
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравна,
Он был со мной еще совсем недавно...
Я слышу: легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется
И страшно мне, что сердце разорвется,
Не допишу я этих нежных строк...
Забыл он написать или уехал;
Весна, как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли...
Он был со мной еще совсем недавно,
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравна,
Он был со мной еще совсем недавно...
Я слышу: легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется
И страшно мне, что сердце разорвется,
Не допишу я этих нежных строк...
пятница, 01 апреля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
Нео, ты победил Матрицу.
среда, 23 марта 2011
Дождь не может идти вечно (с)
(с)Al Hogue
Дождь не может идти вечно (с)
Устал. Устала. Я не здесь, я за
Усталостью, размеченной и емкой
Бессонные болотные глаза
Очерчены брусничною каемкой,
Устал. Устала, не сейчас, не вдруг,
Писала тексты, спорила с коллегой.
Схлестнувшиеся ветви голых рук
надломленные чашечки коленей.
Устал. Устала. Хлеб и молоко,
Зайдешь домой, в некрашенные стены.
Соседи прикупили молотков,
Детей, диванов, стереосистему,
И пользуются ими каждый день.
Устал. Устала. Сочини программу
О том, как выживать, где сотня дел
Сравнится с сотней витаминных гранул.
Устала. От чего тебе устать?
От разговоров, от вина и сплетен,
От всякой неизбежности "на старт",
От тела, что не хочет повзрослеть, но
На голубом младенческом глазу
Растит мешки, мимическую маску.
От "я не побегу, я поползу",
От снежной белой уличной замазки.
Устал. Устала. Трубку не бери,
Точней бери, табак забей поглубже,
Классическое "врут календари",
Застало после школы, возле лужи,
Где так ты шла, пинала свой портфель,
И мнилось, что... да, это тоже мнилось.
Вот двадцать три, тоска, ночной портвейн,
Но ничего в тебе не изменилось.
Устал. Устала. Только голос сел,
И ты садись, влезай скорее в кресло.
Я застываю в средней полосе,
И хоть бы умереть - тогда б воскресла,
А так - ни бэ, ни мэ, ни в рай, ни в ад,
Ни позвонить, ни закричать, ни буркнуть,
Воскреснуть где-то в области Невад,
Или в другом, не местном Петербурге,
Устал, устала, вот моя печаль,
Небесно-серой дымчатой, не кучной
Моя печаль гнездится у плеча,
Моей печали тоже очень скучно.
Устал. Устала. Белые слова,
Стихи зачем-то многим удаются
А в детстве я мечтала о слонах,
Которые, как кошки, пьют из блюдца,
Которые уводят далеко
(пособие: "Слоны. Уход за ними.")
Которые лакают молоко.
Звонили мне? Да, ну и пусть звонили.
Устал. Устала. Свет и облака,
У всех весна, а у меня брусника,
Бессонницей намять себе бока,
А как иначе, тут поди усни-ка,
Где каждый сон - пугающе живой,
Где каждым утром страшно открываться,
Где ты во сне - живой, сторожевой,
Достойный перекличек и оваций,
Иноязычный, тонкий и хмельной,
Расхристанный, немыслящий, нечуждый,
Когда под утро то, что было мной
Сбивается туманом над речушкой,
Над речью, в голубых колоколах,
В страдании воздушном муэдзина.
Помилуй, Иегова и Аллах,
Оставь меня, где всё невыразимо,
Где свет и вспышка, где слова и явь
Сплетаются усталыми руками,
Где каждый знает тайну бытия,
И то, что говорят песок и камень,
Где папоротник трогает слонов
За сморщенные уши, где стихами
Всё то, что невозможно видеть вновь,
Где мы горим, а время засыхает.
Где библия рождается ad hoc
Где все, что приключается - впервые,
Где ты и я, не ведая стихов,
Становимся опять - сторожевыми,
Но снова утро, безнадежно стар
Твой выход на бессмысленную сцену,
Где ты, увы, опять никем не стал,
Но где на транспорт поднимают цену.
И ты считаешь звонкие рубли,
Так, чтоб доехать, жить под знаком "мета",
Где на углу паленое "Шабли"
Тебе не продадут без документов,
Где палая брусника, где, темна,
Дрожит земля, где меж пропорций лунных
Устал. Устала. В голубых слонах.
В бронхитной боли
После поцелуя.
Усталостью, размеченной и емкой
Бессонные болотные глаза
Очерчены брусничною каемкой,
Устал. Устала, не сейчас, не вдруг,
Писала тексты, спорила с коллегой.
Схлестнувшиеся ветви голых рук
надломленные чашечки коленей.
Устал. Устала. Хлеб и молоко,
Зайдешь домой, в некрашенные стены.
Соседи прикупили молотков,
Детей, диванов, стереосистему,
И пользуются ими каждый день.
Устал. Устала. Сочини программу
О том, как выживать, где сотня дел
Сравнится с сотней витаминных гранул.
Устала. От чего тебе устать?
От разговоров, от вина и сплетен,
От всякой неизбежности "на старт",
От тела, что не хочет повзрослеть, но
На голубом младенческом глазу
Растит мешки, мимическую маску.
От "я не побегу, я поползу",
От снежной белой уличной замазки.
Устал. Устала. Трубку не бери,
Точней бери, табак забей поглубже,
Классическое "врут календари",
Застало после школы, возле лужи,
Где так ты шла, пинала свой портфель,
И мнилось, что... да, это тоже мнилось.
Вот двадцать три, тоска, ночной портвейн,
Но ничего в тебе не изменилось.
Устал. Устала. Только голос сел,
И ты садись, влезай скорее в кресло.
Я застываю в средней полосе,
И хоть бы умереть - тогда б воскресла,
А так - ни бэ, ни мэ, ни в рай, ни в ад,
Ни позвонить, ни закричать, ни буркнуть,
Воскреснуть где-то в области Невад,
Или в другом, не местном Петербурге,
Устал, устала, вот моя печаль,
Небесно-серой дымчатой, не кучной
Моя печаль гнездится у плеча,
Моей печали тоже очень скучно.
Устал. Устала. Белые слова,
Стихи зачем-то многим удаются
А в детстве я мечтала о слонах,
Которые, как кошки, пьют из блюдца,
Которые уводят далеко
(пособие: "Слоны. Уход за ними.")
Которые лакают молоко.
Звонили мне? Да, ну и пусть звонили.
Устал. Устала. Свет и облака,
У всех весна, а у меня брусника,
Бессонницей намять себе бока,
А как иначе, тут поди усни-ка,
Где каждый сон - пугающе живой,
Где каждым утром страшно открываться,
Где ты во сне - живой, сторожевой,
Достойный перекличек и оваций,
Иноязычный, тонкий и хмельной,
Расхристанный, немыслящий, нечуждый,
Когда под утро то, что было мной
Сбивается туманом над речушкой,
Над речью, в голубых колоколах,
В страдании воздушном муэдзина.
Помилуй, Иегова и Аллах,
Оставь меня, где всё невыразимо,
Где свет и вспышка, где слова и явь
Сплетаются усталыми руками,
Где каждый знает тайну бытия,
И то, что говорят песок и камень,
Где папоротник трогает слонов
За сморщенные уши, где стихами
Всё то, что невозможно видеть вновь,
Где мы горим, а время засыхает.
Где библия рождается ad hoc
Где все, что приключается - впервые,
Где ты и я, не ведая стихов,
Становимся опять - сторожевыми,
Но снова утро, безнадежно стар
Твой выход на бессмысленную сцену,
Где ты, увы, опять никем не стал,
Но где на транспорт поднимают цену.
И ты считаешь звонкие рубли,
Так, чтоб доехать, жить под знаком "мета",
Где на углу паленое "Шабли"
Тебе не продадут без документов,
Где палая брусника, где, темна,
Дрожит земля, где меж пропорций лунных
Устал. Устала. В голубых слонах.
В бронхитной боли
После поцелуя.
четверг, 03 марта 2011
Дождь не может идти вечно (с)
Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт.
Выброшено. Развеяно у обочин.
Взгляд отрешен или попросту обесточен.
Официант, принесите мне гамбургский счёт.
Все эпилоги - ложь. Все дороги - прах.
Бог одинок и, похоже, серьезно болен.
Город отчаялся, и со своих колоколен
Он распевает гимн об иных мирах.
Воинам грехи отпущены наперёд.
Им не увидеть больше родимой Спарты.
Я отдала долги. Я открыла карты.
И потому меня больше никто не ждет.
(с)В. Полозкова
понедельник, 28 февраля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
(с)В.Хлебников. "Замечтавшийся"
Дождь не может идти вечно (с)
Не отчаялись здесь, где под утро всегда встречались,
Не проходим там, где вчера навсегда расстались,
Помоги мне, светлое сердце моей печали,
Не трави мне душу тем, чем тогда не стали.
Слушай музыку подворотен и колоколен,
Разбирай слова, не сказанные иконой,
Заходи в тот вечер, который всегда спокоен,
Вне созвездий полумрака и вне законов,
Приходи, как всегда, на заснеженный пирс, на пристань,
Мимо всех чужих, что в отчаянье в стекла дышат.
Что-то снова звучит неистовым тонким свистом,
От босых ушей - до затянутых в шерсть лодыжек
Я опять живу, я не знаю, как быть иначе,
Как меняться - змеей в полнолуние сбросив кожу,
Я опять появляюсь там же, а это значит,
Что когда мы не вместе, мы больше всего похожи
На разрозненные безумные шестерни, на кассеты, что мы
Переслушивали, от радости затирая,
Я стою на пристани, море готово к шторму,
К небывалой весне, к тоске на посту тирана,
Нас меняли на тех, кто хуже, и тех, кто краше,
Кто умеет закрыть глаза, чтобы быть всесильным,
Кто умеет не зарыдать, обращаясь к нашей
Невозможности не вспомнить, что нас просили
Отвечать на письма, прикидываться готовым,
Раздраженным, безвыходным, злым, но всегда ранимым.
Приходи на пристань, ищи неизбежность тона,
Обращайся к каждому, кто не проходит мимо,
Этот голос - сухими губами, в изгибах трещин,
Что он просит тебя - прикурить, или ждать почаще
Этот голос, звучащий тем тяжелей и резче,
Чем бессмысленней слово исповеди, звучащей
На пустом берегу, на шипенье морского днища,
На горячем песке, хароньем несовершенстве.
Посмотри на меня, вот я, вот бездарный, нищий
Собирающий ракушки, гладящий против шерсти.
Значит, каждый из нас, умеющий множить сущность,
Разбираться в материях тоньше, чем старый призрак
Всё же воет в этот белый, матерый, сучий
Несомненный лунный сумрак, в безумный призвук,
Слушай музыку, слабая, нежная, слушай голос,
Слушай звук, который исходит из душ, из недр,
Слушай голос, который нас собирает, голых,
Теплых, плачущих всё о том, что никто нам не дал
Ни готовых схем, ни возможности быть покрепче,
Ни способности совершать и не быть свершимым,
Слушай то, что царапает из совершенья речи,
Из подснежного захлебыванья под шиной,
Мы когда-то умрем, дай нам Бог умереть без боли,
Без улыбки на устах, без тоски на лицах
Мы когда-то умрем, дай нам бог умереть без бога,
Не равняя счет, отмеченный на таблицах.
Не отчаялись там, где под утро всегда встречались,
В удивительно голом молчании декораций,
Заполняющими отсутствие чувств речами:
Где ты был, любимый, и как до тебя добраться,
Слушай море, ведь пока мы не верим в море,
Море лижет ступни, под ногами лежит бугристо,
Хорошо бы закончить типа "memento mori",
Но, пока я не так мудра,
Приходи на пристань.
Не проходим там, где вчера навсегда расстались,
Помоги мне, светлое сердце моей печали,
Не трави мне душу тем, чем тогда не стали.
Слушай музыку подворотен и колоколен,
Разбирай слова, не сказанные иконой,
Заходи в тот вечер, который всегда спокоен,
Вне созвездий полумрака и вне законов,
Приходи, как всегда, на заснеженный пирс, на пристань,
Мимо всех чужих, что в отчаянье в стекла дышат.
Что-то снова звучит неистовым тонким свистом,
От босых ушей - до затянутых в шерсть лодыжек
Я опять живу, я не знаю, как быть иначе,
Как меняться - змеей в полнолуние сбросив кожу,
Я опять появляюсь там же, а это значит,
Что когда мы не вместе, мы больше всего похожи
На разрозненные безумные шестерни, на кассеты, что мы
Переслушивали, от радости затирая,
Я стою на пристани, море готово к шторму,
К небывалой весне, к тоске на посту тирана,
Нас меняли на тех, кто хуже, и тех, кто краше,
Кто умеет закрыть глаза, чтобы быть всесильным,
Кто умеет не зарыдать, обращаясь к нашей
Невозможности не вспомнить, что нас просили
Отвечать на письма, прикидываться готовым,
Раздраженным, безвыходным, злым, но всегда ранимым.
Приходи на пристань, ищи неизбежность тона,
Обращайся к каждому, кто не проходит мимо,
Этот голос - сухими губами, в изгибах трещин,
Что он просит тебя - прикурить, или ждать почаще
Этот голос, звучащий тем тяжелей и резче,
Чем бессмысленней слово исповеди, звучащей
На пустом берегу, на шипенье морского днища,
На горячем песке, хароньем несовершенстве.
Посмотри на меня, вот я, вот бездарный, нищий
Собирающий ракушки, гладящий против шерсти.
Значит, каждый из нас, умеющий множить сущность,
Разбираться в материях тоньше, чем старый призрак
Всё же воет в этот белый, матерый, сучий
Несомненный лунный сумрак, в безумный призвук,
Слушай музыку, слабая, нежная, слушай голос,
Слушай звук, который исходит из душ, из недр,
Слушай голос, который нас собирает, голых,
Теплых, плачущих всё о том, что никто нам не дал
Ни готовых схем, ни возможности быть покрепче,
Ни способности совершать и не быть свершимым,
Слушай то, что царапает из совершенья речи,
Из подснежного захлебыванья под шиной,
Мы когда-то умрем, дай нам Бог умереть без боли,
Без улыбки на устах, без тоски на лицах
Мы когда-то умрем, дай нам бог умереть без бога,
Не равняя счет, отмеченный на таблицах.
Не отчаялись там, где под утро всегда встречались,
В удивительно голом молчании декораций,
Заполняющими отсутствие чувств речами:
Где ты был, любимый, и как до тебя добраться,
Слушай море, ведь пока мы не верим в море,
Море лижет ступни, под ногами лежит бугристо,
Хорошо бы закончить типа "memento mori",
Но, пока я не так мудра,
Приходи на пристань.
воскресенье, 27 февраля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
рассказ "Блин" (отрывок)
-Вот приезжайте к нам ранней весной, - сказали итальянцы, - когда все цветет. У вас еще снег лежит в конце февраля, а у нас какая красота!
Ну, в феврале у нас тоже хорошо. У нас в феврале масленица. - Масленица. Блины едим.
- А что такое блины?
Мы переглянулись. Ну, как этим шарманщикам объяснить, что такое блин!
- Блин - это очень вкусно, - объяснила я. Но они не поняли. - С маслом, - сказала я еще точнее. - Со сметаной, - вставил русский из нашей компании.
Но вышло еще хуже. Они и блина себе не уяснили, да еще вдобавок и сметану не поняли. - Блины, это - когда масленица! - толково сказала одна из наших дам,
- Блины… в них главное - икра, - объяснила другая.
- Это рыба! - догадался наконец один из итальянцев.
- Какая же рыба, когда их пекут! - рассмеялась дама.
- А разве рыбу не пекут?
- Пекут-то пекут, да у рыбы совсем другое тело. Рыбное тело. А у блина - мучное.
- Со сметаной, - опять вставил русский.
- Блинов очень много едят, - продолжала дама. - Съедят штук двадцать. Потом хворают.
- Ядовитые? - спросили итальянцы и сделали круглые глаза. - Из растительного царства?
- Нет, из муки. Мука ведь не растет? Мука в лавке.
Мы замолчали и чувствовали, как между нами и милыми итальянцами, полчаса назад восторгавшимися нашей родиной, легла глубокая темная пропасть взаимного недоверия и непонимания.
Они переглянулись, перешепнулись. Жутко стало.
- Знаете что, господа, нехорошо у нас как-то насчет блинов выходит. Они нас за каких-то вралей считают.
Положение было не из приятных. Но между нами был человек основательный, серьезный - учитель математики. Он посмотрел строго на нас, строго на итальянцев и сказал отчетливо и внятно:
- Сейчас я возьму на себя честь объяснить вам, что такое блин. Для получения этого последнего берется окружность в три вершка в диаметре. Пи-эр квадрат заполняется массой из муки с молоком и дрожжами. Затем все это сооружение подвергается медленному действию огня, отделенного от него железной средой. Чтобы сделать влияние огня на пи-эр квадрат менее интенсивным, железная среда покрывается олеиновыми и стеариновыми кислотами, то есть так называемым маслом. Полученная путем нагревания компактная тягуче-упругая смесь вводится затем через пищевод в организм человека, что в большом количестве вредно.
Учитель замолчал и окинул всех торжествующим взглядом.
Итальянцы пошептались и спросили робко:
- А с какою целью вы все это делаете?
Учитель вскинул брови, удивляясь вопросу, и ответил строго:
- Чтобы весело было!...
(с) Тэффи
-Вот приезжайте к нам ранней весной, - сказали итальянцы, - когда все цветет. У вас еще снег лежит в конце февраля, а у нас какая красота!
Ну, в феврале у нас тоже хорошо. У нас в феврале масленица. - Масленица. Блины едим.
- А что такое блины?
Мы переглянулись. Ну, как этим шарманщикам объяснить, что такое блин!
- Блин - это очень вкусно, - объяснила я. Но они не поняли. - С маслом, - сказала я еще точнее. - Со сметаной, - вставил русский из нашей компании.
Но вышло еще хуже. Они и блина себе не уяснили, да еще вдобавок и сметану не поняли. - Блины, это - когда масленица! - толково сказала одна из наших дам,
- Блины… в них главное - икра, - объяснила другая.
- Это рыба! - догадался наконец один из итальянцев.
- Какая же рыба, когда их пекут! - рассмеялась дама.
- А разве рыбу не пекут?
- Пекут-то пекут, да у рыбы совсем другое тело. Рыбное тело. А у блина - мучное.
- Со сметаной, - опять вставил русский.
- Блинов очень много едят, - продолжала дама. - Съедят штук двадцать. Потом хворают.
- Ядовитые? - спросили итальянцы и сделали круглые глаза. - Из растительного царства?
- Нет, из муки. Мука ведь не растет? Мука в лавке.
Мы замолчали и чувствовали, как между нами и милыми итальянцами, полчаса назад восторгавшимися нашей родиной, легла глубокая темная пропасть взаимного недоверия и непонимания.
Они переглянулись, перешепнулись. Жутко стало.
- Знаете что, господа, нехорошо у нас как-то насчет блинов выходит. Они нас за каких-то вралей считают.
Положение было не из приятных. Но между нами был человек основательный, серьезный - учитель математики. Он посмотрел строго на нас, строго на итальянцев и сказал отчетливо и внятно:
- Сейчас я возьму на себя честь объяснить вам, что такое блин. Для получения этого последнего берется окружность в три вершка в диаметре. Пи-эр квадрат заполняется массой из муки с молоком и дрожжами. Затем все это сооружение подвергается медленному действию огня, отделенного от него железной средой. Чтобы сделать влияние огня на пи-эр квадрат менее интенсивным, железная среда покрывается олеиновыми и стеариновыми кислотами, то есть так называемым маслом. Полученная путем нагревания компактная тягуче-упругая смесь вводится затем через пищевод в организм человека, что в большом количестве вредно.
Учитель замолчал и окинул всех торжествующим взглядом.
Итальянцы пошептались и спросили робко:
- А с какою целью вы все это делаете?
Учитель вскинул брови, удивляясь вопросу, и ответил строго:
- Чтобы весело было!...
(с) Тэффи
пятница, 25 февраля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
Когда я стану бабушкою старенькой,
я волосы покрашу фиолетовым.
И выброшу из дома нафиг валенки...
А может, и оставлю их на лето.
Я заведу себе штук пять собак,
а может коз, на этаже, так, пятом.
И буду слушать, как сосед меня
за стенкою обкладывает матом.
Спать буду днём, пока все на работе,
а ночью, этих гадов сна лишая,
я лёгким ангелом в весьма тяжёлой плоти,
станцую вальс под музыку " Раммштайна ".
Да... не забыть, с балкона сбросить шарик,
наполненный водою с чёрной тушью,
Когда пойдёт какой-нибудь лошарик,
на просьбу мою жалкую старушью:
Мол, посмотри, милок я обронила...
(что именно - пока ещё не знаю).
Так, надо дверь уже сейчас бронировать...
Пока я помню и соображаю...
Я буду очень милою старушкою,
ну, может, чуть бандитского пошиба,
И закажу себе из бронзы клюшку я...
Эх, главное, чтоб память не отшибло!!!
(с) Татьяна Волк.
я волосы покрашу фиолетовым.
И выброшу из дома нафиг валенки...
А может, и оставлю их на лето.
Я заведу себе штук пять собак,
а может коз, на этаже, так, пятом.
И буду слушать, как сосед меня
за стенкою обкладывает матом.
Спать буду днём, пока все на работе,
а ночью, этих гадов сна лишая,
я лёгким ангелом в весьма тяжёлой плоти,
станцую вальс под музыку " Раммштайна ".
Да... не забыть, с балкона сбросить шарик,
наполненный водою с чёрной тушью,
Когда пойдёт какой-нибудь лошарик,
на просьбу мою жалкую старушью:
Мол, посмотри, милок я обронила...
(что именно - пока ещё не знаю).
Так, надо дверь уже сейчас бронировать...
Пока я помню и соображаю...
Я буду очень милою старушкою,
ну, может, чуть бандитского пошиба,
И закажу себе из бронзы клюшку я...
Эх, главное, чтоб память не отшибло!!!
(с) Татьяна Волк.
четверг, 17 февраля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
Дождь не может идти вечно (с)
Посидели, выпили, выпили, разошлись,
А на улице холодно, дома – еще мерзей.
И из речи сочится мат, как из носа слизь,
Страшно не рассчитать, растерять друзей.
Нет, еще не тоска, да, но уже хандра,
Прогуляйся по улице, выслушай Les passants,
Если вышло – то шанс высок дожить до утра,
Если нет, то это не так уж важно спасать.
Минус двадцать теркой шастает по щекам,
Прочищает голову, и истощает текст.
Мы когда-то своих узнавали по почеркам,
А теперь оказалось, тогда мы нашли не тех.
Посидели, выпили, мне на метро, живи,
Мы когда-нибудь встретимся, милый, но не сейчас.
Обнимались до боли, но не от большой любви,
Грели руки в чужих ладонях и грели чай.
Я вернусь – или ты – никто не откроет дверь,
Эта очередь – хоть за лаской, но за дверьми
Две руки у каждого – если Господь дал две,
Значит, он считал, что это и есть твой мир,
Заключенный в варежках, в музыке, что в ушах,
Где французские девочки щурятся от помех,
Ангел ехал в трамвае, в стекло на тебя дышал,
Под дыханьем райские птицы летели вверх.
Под дыханьем, под дых, славословьем «не одинок»,
Под колючими звездами щуришься из-под линз
И не верь, когда в дверь с утра зазвенел звонок.
Посидели, выпили. Выпили – разошлись.
Посидели, выпили. Выпили - ну и пусть,
Дело в целом не в градусах, не о мечте вдвоем.
Ты выходишь в морозный вечер и мир твой пуст,
Словно ангел пока не думает о твоём.
А на улице холодно, дома – еще мерзей.
И из речи сочится мат, как из носа слизь,
Страшно не рассчитать, растерять друзей.
Нет, еще не тоска, да, но уже хандра,
Прогуляйся по улице, выслушай Les passants,
Если вышло – то шанс высок дожить до утра,
Если нет, то это не так уж важно спасать.
Минус двадцать теркой шастает по щекам,
Прочищает голову, и истощает текст.
Мы когда-то своих узнавали по почеркам,
А теперь оказалось, тогда мы нашли не тех.
Посидели, выпили, мне на метро, живи,
Мы когда-нибудь встретимся, милый, но не сейчас.
Обнимались до боли, но не от большой любви,
Грели руки в чужих ладонях и грели чай.
Я вернусь – или ты – никто не откроет дверь,
Эта очередь – хоть за лаской, но за дверьми
Две руки у каждого – если Господь дал две,
Значит, он считал, что это и есть твой мир,
Заключенный в варежках, в музыке, что в ушах,
Где французские девочки щурятся от помех,
Ангел ехал в трамвае, в стекло на тебя дышал,
Под дыханьем райские птицы летели вверх.
Под дыханьем, под дых, славословьем «не одинок»,
Под колючими звездами щуришься из-под линз
И не верь, когда в дверь с утра зазвенел звонок.
Посидели, выпили. Выпили – разошлись.
Посидели, выпили. Выпили - ну и пусть,
Дело в целом не в градусах, не о мечте вдвоем.
Ты выходишь в морозный вечер и мир твой пуст,
Словно ангел пока не думает о твоём.
Дождь не может идти вечно (с)
ПАМЯТИ ЮРИЯ ВИЗБОРА
Я хотел рассказать про друзей, оборвавшихся в осень,
Что ушли, не допев, не дожив до последней зари...
Я хотел рассказать, но слова будут лишними вовсе,
Так давай помолчим... Здесь чего уж теперь говорить.
2
Так давай помолчим. Ведь уже репетируют где-то,
Те оркестры, что будут Шопена играть возле рвов, -
Он придёт, этот день, закачаются наши портреты
В чёрных рамках скупых, запоздало признательных слов.
3
Мы не станем гадать, кто теперь оборвётся струною,
Кто уйдёт в темноту, осветив нам фонариком след...
Это будет ещё, это будет с тобой и со мною,
Но пока мы живём, живы с нами и те, кого нет.
4
Так давай помолчим, раз минута настала такая,
А потом зазвучим в наших песнях опять и опять.
Мы ж не просто поём - нет, мы молодость нашу ласкаем,
Как ласкают любимой волос поседевшую прядь.
5
В этот серый рассвет, что готов с нашей памятью слиться,
В этот медленный дождь, что шуршит, как шаги по росе,
Мы запомним, давай, этот час, этот дождь, эти лица...
Кто нам скажет, когда соберёмся... и, может, не все.
6
Так давай помолчим - будет время ещё разговорам,
Будет время осмыслить чужие дела и слова,
Так давай помолчим. Как молчат синеглазые горы -
К ним последней лавиной закрыт навсегда перевал...
Я хотел рассказать..., но давай помолчим...
(с) И. Михалёв
Я хотел рассказать про друзей, оборвавшихся в осень,
Что ушли, не допев, не дожив до последней зари...
Я хотел рассказать, но слова будут лишними вовсе,
Так давай помолчим... Здесь чего уж теперь говорить.
2
Так давай помолчим. Ведь уже репетируют где-то,
Те оркестры, что будут Шопена играть возле рвов, -
Он придёт, этот день, закачаются наши портреты
В чёрных рамках скупых, запоздало признательных слов.
3
Мы не станем гадать, кто теперь оборвётся струною,
Кто уйдёт в темноту, осветив нам фонариком след...
Это будет ещё, это будет с тобой и со мною,
Но пока мы живём, живы с нами и те, кого нет.
4
Так давай помолчим, раз минута настала такая,
А потом зазвучим в наших песнях опять и опять.
Мы ж не просто поём - нет, мы молодость нашу ласкаем,
Как ласкают любимой волос поседевшую прядь.
5
В этот серый рассвет, что готов с нашей памятью слиться,
В этот медленный дождь, что шуршит, как шаги по росе,
Мы запомним, давай, этот час, этот дождь, эти лица...
Кто нам скажет, когда соберёмся... и, может, не все.
6
Так давай помолчим - будет время ещё разговорам,
Будет время осмыслить чужие дела и слова,
Так давай помолчим. Как молчат синеглазые горы -
К ним последней лавиной закрыт навсегда перевал...
Я хотел рассказать..., но давай помолчим...
(с) И. Михалёв
вторник, 15 февраля 2011
Дождь не может идти вечно (с)
(с)Дм. Леньков. "Два доллара в сутки"
Дождь не может идти вечно (с)
Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.
Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.
Не радуют ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.
На, кажется, надрезанном канате
Я — маленький плясун.
Я — тень от чьей-то тени. Я — лунатик
Двух темных лун.
(с) М. Цветаева
Не сплю.
Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.
Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.
Не радуют ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.
На, кажется, надрезанном канате
Я — маленький плясун.
Я — тень от чьей-то тени. Я — лунатик
Двух темных лун.
(с) М. Цветаева
Дождь не может идти вечно (с)
Шкатулка заперта.
И ключ потерян.
И в общем в нем нужды особой нет:
союз двоих
испытан и проверен
и узаконен целым рядом лет.
Давно к листкам
никто не прикасается,
не беспокоит давнюю судьбу.
И спит любовь,
как спящая красавица,
в своем отполированном гробу.
(с) В. Тушнова
Дождь не может идти вечно (с)
У нас опять зима. Снега идут кругами,
свершая без конца свой мерный хоровод.
И словно сметено былое в урагане,
укрыто под снегами и вновь не оживёт.
Уже не зазвонят разрушенные башни,
и шёпотом домашним не скажутся слова.
И женщины мои живут тоской вчерашней.
Не так уж это страшно, как кажется сперва.
У нас опять зима. Лишь горькие известья
напомнят иногда о том, что не сбылось.
И прежние друзья находятся в отъезде.
Ещё как будто вместе. Уже как будто врозь.
А письма и стихи, разбуженные ночью,
разорванные в клочья, возводят миражи.
И женщины мои являются воочью,
подобны многоточью - ни истины, ни лжи.
У нас опять зима. И снова в изголовье
бессонная свеча то вспыхнет, то замрёт.
Но как себя ни тешь придуманной любовью,
а дряхлое зимовье рассыплется вот-вот,
как карточный дворец. Ветрами снеговыми
разносят моё имя пространства зимней тьмы.
И женщины мои уходят за другими,
становятся чужими. До будущей зимы.
(с) М. Щербаков
свершая без конца свой мерный хоровод.
И словно сметено былое в урагане,
укрыто под снегами и вновь не оживёт.
Уже не зазвонят разрушенные башни,
и шёпотом домашним не скажутся слова.
И женщины мои живут тоской вчерашней.
Не так уж это страшно, как кажется сперва.
У нас опять зима. Лишь горькие известья
напомнят иногда о том, что не сбылось.
И прежние друзья находятся в отъезде.
Ещё как будто вместе. Уже как будто врозь.
А письма и стихи, разбуженные ночью,
разорванные в клочья, возводят миражи.
И женщины мои являются воочью,
подобны многоточью - ни истины, ни лжи.
У нас опять зима. И снова в изголовье
бессонная свеча то вспыхнет, то замрёт.
Но как себя ни тешь придуманной любовью,
а дряхлое зимовье рассыплется вот-вот,
как карточный дворец. Ветрами снеговыми
разносят моё имя пространства зимней тьмы.
И женщины мои уходят за другими,
становятся чужими. До будущей зимы.
(с) М. Щербаков