И тишина густеет, И бродят ломкие тени, И в комнате чуть-чуть дымно От трубок — твоей и моей... И я достаю осторожно Из ящика со стихами Бутылку, наверно, рома, А может быть, коньяку. И ты говоришь, улыбаясь: «Ну что же, выпьем, дружище!» И ты выбиваешь о стол Матросскую трубку свою. И ты запеваешь тихо (А за окошком ветер...) Чуть грустную и шальную Любимую песню мою. Я знаю, ты бред, мой милый, Ты дым, ты мечта, но все же, Когда посинеют окна, Когда тишина звенит, Ты входишь, и ты садишься Возле окна на кушетку, Отчаянно синеглазый, Решительный и большой. Ты очень красив, мой милый! И ты приносишь с собою Запахи прерий и моря, Радости и цветов. И я улыбаюсь, я очень Рад твоему приходу. И ты говоришь: «Павлушка, Дай закурить, браток...» Ты говоришь иначе, Ведь ты не умеешь по-русски, Ведь ты как будто испанец, А может быть, янки ты... И это совсем неважно — Я-то тебя понимаю, И ты говоришь о буре, О море и о себе. И я тебе по секрету Скажу, до чего мне грустно. Скажу, до чего мне хочется Тоже уйти с тобой. Поверю свои надежды, Которые не оправдались, Скажу про длинные ночи, Про песни, про ветер, про дым. Мне так хорошо с тобою, Мой милый, мой синеглазый... Я все-таки чуть-чуть верю, Что где-нибудь ты живешь. Я просто мечтатель, милый, Я просто бродяга по крови, И как-нибудь легким маем Я вслед за тобой уйду. Неправда! Я просто трусишка, Который от скуки мечтает. И жизнь свою я кончу Госслужащим где-нибудь здесь. Но только мне очень грустно Осенними вечерами, Но только мне очень жутко От этой густой тишины... Мой милый, а может, все-таки Ты где-нибудь проживаешь? Быть может, я вру, Быть может, Я тоже могу уйти?.. Зайди же, я тебя встречу Улыбкой и рукопожатьем, И мы с тобою сядем У стекол, глядящих в ночь. Из ящика со стихами Я вытащу осторожно Бутылку, наверно, рома, А может быть, коньяку.
09:30 29/06/2012 29 июня 2012 года исполняется 40 лет со дня рождения Саманты Смит - американской школьницы, ставшей знаменитой благодаря написанному в 1982 году письму руководителю СССР Ю.В.Андропову. >>
Мы совпали с тобой, совпали в день, запомнившийся навсегда. Как слова совпадают с губами. С пересохшим горлом — вода. Мы совпали, как птицы с небом. Как земля с долгожданным снегом совпадает в начале зимы, так с тобою совпали мы. Мы совпали, еще не зная ничего о зле и добре.
Если женщина входит в твой дом, потеснись, уступи ей просторы, где болезни, чаи, разговоры, споры, слезы - своим чередом, если женщина входит в твой дом. Приготовь свое сердце к трудам, если ты удостоился чести - быть хоть сколько-то рядом и вместе, если стерпятся Рай и Бедлам, приготовь своё сердце к трудам.
Если женщина входит в твой дом, приготовь свое сердце к разлуке... Позабудь про вино и науки, стань прозрачным, как день за окном, если женщина входит в твой дом. Подчинись и глазам, и речам... Ну хотя бы сначала для вида... Ты узнаешь, что боль и обида исчезают всегда по ночам, уступая губам и плечам.
Расскажи ей, как можешь, про то, что печалит тебя и тревожит, что ты чувствуешь сердцем и кожей, про Шопена, про джаз и Ватто, Если что-нибудь помнишь про то... Если женщина входит в твой дом, может быть, она послана Богом, и жилье твое станет чертогом, и отныне ты к тайне ведом... Если женщина входит в твой дом...
Скоро ты будешь взрослым, больше станешь и шире. Звёзды бывают тоже маленькие и большие. Те, что поближе – близкими, те, что подальше – дальними, Если ты счастлив – счастливыми, если грустишь – печальными. Звёзды бывают крупными, в южных широтах яркими, Спелыми, словно яблоки, те, что сбивают палками. А иногда и тусклыми точечками одинокими – Они зовутся грустными или попросту зимними. Восходят они далёкими, то ранними, то поздними. Те, что одни – одинокими, те, что вместе – созвездиями. Звёзды не умирают, вечно качают ветра их. Если нет звёзд на небе, значит, ищи их в травах. Если травы пожухнут, в море они зажгутся... Звёзды не умирают, звёзды ещё зажгутся. Звёзды не умирают, звёзды ещё вернутся. Этим все люди живы, этим живи и ты. Звёзды не умирают, звёзды – это надежды. Весенние или зимние, туманные или ясные Небесные звёзды – синие. Все звёзды земные – красные.
Судья (берет письмо, читает). «Я, Карл Фридрих Иероним…»
Рамкопф. Дату! Читайте дату!
Судья. «Тысяча семьсот семьдесят шестой год. Тридцать второго мая». Что?! (Мюнхгаузену.) Вы ошиблись, барон.
Мюнхгаузен. Почему? Я поставил точное число.
Рамкопф. Такого числа нет!
Мюнхгаузен. Ну-ну, как это — нет?.. Мне-то не рассказывайте!
Бургомистр. Если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?
Мюнхгаузен. Тридцать второе… Вы только не волнуйтесь, господа. Я вам сейчас все объясню… Это — мое открытие…
Баронесса (истерически). Фигляр! Сумасшедший!
Феофил. Стреляться! Немедленно! С двух шагов!..
Мюнхгаузен. Да подождите! Я же объясню…
Мюнхгаузен. Нет, вы меня послушайте! Не может быть, чтобы один умный человек не понял другого… (Томасу.) Где Марта?
Томас. Фрау Марта переодевается, господин барон.
Мюнхгаузен. Переодевается?.. Зачем?.. Ах, да… Я же велел ей надеть подвенечное платье. Мы собирались ехать в церковь…
Бургомистр. Сразу?!
Мюнхгаузен. А чего же тянуть?..
Бургомистр. Развод и венчание в один день?!
Мюнхгаузен. Конечно! Для чего откладывать?.. И потом, какой это день тридцать второе!
Бургомистр (жалобно). Барон, ради бога, разрешите мне уйти… у меня слабое сердце… Я не смогу выдержать этого объяснения…
Мюнхгаузен. Марта умная женщина, она все поймет…
Бургомистр (Марте). Вы уже знаете, что случилось?
Марта. Нет. Но понимаю, что развод не подписан.
Бургомистр. В том-то и беда, что уже был подписан!.. Все шло идеально. И наш барон, как никогда, был выдержан… Не дерзил, не стрелял в воздух… И вдруг — эта нелепая фантазия; тридцать второе мая! (Мюнхгаузену.) Ну скажите, черт возьми, откуда оно вдруг взялось?!
Мюнхгаузен. Я вам давно пытаюсь объяснить.
Марта. Тридцать второе? Этого и я не знала.
Мюнхгаузен. Правильно! Я хотел тебе сделать сюрприз.
Бургомистр. Вы его сделали, не отчаивайтесь!
Мюнхгаузен. Послушайте же наконец! Марта! Томас!.. Бургомистр! Я открыл новый день. Это одно из самых великих открытий, а может, самое-самое… Я шел к нему через годы раздумий, наблюдений… И вот оно пришло — тридцать второе!
Бургомистр (усмехаясь). Мы это уже слышали. Я спрашиваю: откуда пришло?
Мюнхгаузен. Ответьте мне, сколько дней в году?
Бургомистр. Не знаю. И вообще, кто спрашивает: вы или мы?
Мюнхгаузен. Хорошо! Я сам буду задавать вопросы и сам на них отвечать. Вы только следите за ходом мыслей… Сколько дней в году?.. Триста шестьдесят пять!.. Точно?.. Нет, не точно— В году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти часы складывают, и тогда каждый четвертый год становится високосным— Но я задумался: а точно ли в году триста шестьдесят пять дней шесть часов?! Оказалось, нет! В нормальном году триста шестьдесят пять дней шесть часов и еще три секунды… Это подтвердит вам любой астроном, даже не столь авторитетный, как я. Надо лишь подняться к звездам с хронометром и оттуда проследить за вращением Земли. Я это делал не раз. Марта может подтвердить! Итак — три секунды неучтенного времени. За годы эти секунды складываются в минуты, за столетия — в часы. Короче, дорогие мои, за время существования нашего города нам натикало лишний день! Тридцать второе мая! (Оглядывая всех с торжествующим видом).
Бургомистр (устало.) Все?
Мюнхгаузен. Все!
Бургомистр. Вы напрасно сердитесь на слугу. Он абсолютно прав. Даже если оно и есть, ваше тридцать второе, оно никому не нужно. Поймите, барон, в мире существует определенный порядок: один день сменяет другой, за понедельником наступает вторник… Нельзя так сгоряча вламываться в движение жизни. Это недопустимо! Начнется хаос. Люди не будут знать, когда рождество, а когда — пасха… Вы же видели, как был взбешен пастор!
Мюнхгаузен. Какой пастор? При чем тут пастор?.. Мы решаем судьбы мироздания… Марта, скажи ты… Ты же понимаешь, что я прав?
Марта. Извини меня, Карл… У меня что-то все перепуталось в голове… Наверное, ты, как всегда, прав… Я не понимаю в расчетах и верю тебе… Но нас не обвенчают! Это я поняла… И я ухожу. Не сердись, милый, я устала…
Бургомистр. Барон, нельзя же так издеваться над любящей женщиной! Ради нее, ради вашей семьи вы можете признать, что сегодня … обычный день, тот, что в календаре?!
Мюнхгаузен. Да как же я могу это сделать? Все, что хотите, кроме лжи! Соглашусь на что угодно, но никогда не скажу, что белое — это черное, что тридцать второе — первое.
Бургомистр. Не знаю, можно ли теперь все это поправить?
Мюнхгаузен. Ну, ну… Всегда есть способ выкрутиться… У вас такой опыт…
Бургомистр. Попытаться, конечно, можно… Но прежде всего вы должны признать, что сегодня первое июня.
Мюнхгаузен (равнодушно). Хоть десятое…
Бургомистр (гневно). Не десятое, а первое! Не делайте, пожалуйста, одолжений!..
Мюнхгаузен. (Снимает парик.) Я все напишу, господа! Раз тридцать второе мая никому не нужно, пусть будет так… В такой день трудно жить, но легко умирать… Через пять минут барона Мюнхгаузена не станет. Можете почтить его память вставанием!..
По завершению финала КХЛ сезона 2011/2012 у многих болельщиков возникли основания для подозрений в фальсификации, организации договорных матчей и оказании давления на руководство и попечительский совет ХК «Авангард». Основания на это следующие:
1. Одновременно несколькими болельщиками была получена информация от сотрудников «Арены Омск» (их имена, по вполне понятным причинам, названы не будут) о том, что пятый матч финала, проходивший в Омске 21-го апреля 2012-го года, был намеренно проигран хоккеистами омского «Авангарда» (причины таких действий могут быть самыми разными; в одном из «вариантов» утверждалось, что причиной поражения стало давление со стороны попечительского совета ОХК «Динамо»).
2. Допинг-скандал с Антоном Беловым, по нашему мнению, мог стать следствием нежелания руководства ХК «Авангард» идти на уступки, отдавать победу в одном из матчей (а может быть, и не в одном) ОХК «Динамо... >>
Настанет лень - и в воздухе растает Твое лицо. Настанет день - тебя со мной не станет В конце концов. Растает тень - рука моя наткнется На пустоту. Настанет день - и голос мой споткнется О немоту.
И побреду я, глаз не подымая, К своей беде. Что нет тебя, еще не понимая. Совсем. Нигде. Что ты оторван от меня внезапно, Еще любя. Пойду туда, где голос твой и запах, Где нет тебя.
Настанет день - глаза мои забудут Твое лицо. Настанет день - тоски уже не будет В конце концов. Настанет день - забудут мои руки Твой контур плеч. Твой смех и взгляд под тяжестью разлуки Мне не сберечь.
Но тайный свет любви неутоленной Неугасим. И образ твой в душе запечатленный Навек храним. Но чудо вот! Последняя награда За боль мою - Еще ты есть. Ты здесь еще. Ты рядом! И я пою:
Настанет день - и в воздухе растает Твое лицо. Настанет день - тебя со мной не станет В конце концов. Растает тень - рука моя наткнется На пустоту. Настанет день... (с) К. Яровая
А еще тебе говорят, что ты не один И таких, как ты, говорят, еще тьма и тьма, И киваешь им, окей, мол, ты убедил, Но один, один, пока не сойдешь с ума, А когда сойдешь, на запасном его пути, Где по пояс ромашка, хмель, резеда, чабрец, Не встречают те, с кем можешь себя сплести, Не встречают те, с кем мог бы себя обресть, Ты не скажешь им, что пока не идет почтарь, Ты еще не надписан, еще не прошел в печать, Ты еще умеешь жить говорить мечтать, Но уже не можешь петь обнимать молчать. И пока еще тлеет зарево в синеве То есть солнце садится в девять без десяти Ты успеешь надписать голубой конверт И лизнуть вишневую марку, прочти, прости, Извини, что я так и остался, не вовлечен, Не влетел в трубу, не вошел в перебор ладов, Золотая пчела, присевшая на плечо Серебристый пепел, ссыпавшийся в ладонь.
И таких, как ты, говорят, еще тьма и тьма, Тьма накрыла город, обшарпанные дома, Говорят, что вроде мимо прошла зима, Ты глядишь на них со страхом: была зима? Но блестят проливные рельсы в сухой пыли, Подожди не бойся выпей на посошок Если скажут слейся, то ты уже все пролил, Если скажут сойди с пути, ты уже сошел. Лишь постольку ты можешь в девять без двух секунд Погибая от солнца, вплавленного в груди, Говорить, что уже повинного – не секут, Говорить, что уже погибшего – не судить. Говорить, что ни с кем из нынешних не в родстве, Если кто и случился рядом – его вина Ровно в девять на эту землю придет рассвет То есть прямо на станцию в девять придет весна. Лебеда, чабрец цветут у тебя в груди, Потому что ты письмо, чернильная вязь,
А еще тебе говорят, что ты не один, Не один, динь-динь, не один, не один из вас.
Ты не вышел станом, словом, собой, лицом, Красной ручкой надписан адрес и голубой Ветер пахнет сухим и радостным чабрецом Позволяет не быть, забыть, да, не быть собой.
Не один, зерно, сбереженное воробьем, Не один, и рельсы, и улей, и почтальон,
Открываешь письмо, в котором подряд, подряд: Не один, говорят. Не один, тебе говорят.