Дождь не может идти вечно (с)
Дождь не может идти вечно (с)
Возьми меня руками голыми,
ногами голыми обвей.
Я так измучился с глаголами
и речью правильной твоей.
Я так хочу забыть грамматику,
хочу с луной сравнить тебя.
Той, что дает, любя, лунатику
и оборотню, не любя.
ногами голыми обвей.
Я так измучился с глаголами
и речью правильной твоей.
Я так хочу забыть грамматику,
хочу с луной сравнить тебя.
Той, что дает, любя, лунатику
и оборотню, не любя.
Дождь не может идти вечно (с)
пер. Ю. Петрова
Пошла моя милая к морю
отливы считать и приливы,
да повстречала нечаянно
славную реку Севильи.
Меж колоколом и кувшинкой
пяти кораблей качанье,
вода обнимает весла,
паруса на ветру беспечальны.
Кто смотрит в глубины башни,
узорчатой башни Севильи?
Как пять золотых колечек,
в ответ голоса отзвонили.
Лихое небо вскочило
в стремена берегов песчаных,
на розовеющем воздухе
пяти перстеньков качанье.
Пошла моя милая к морю
отливы считать и приливы,
да повстречала нечаянно
славную реку Севильи.
Меж колоколом и кувшинкой
пяти кораблей качанье,
вода обнимает весла,
паруса на ветру беспечальны.
Кто смотрит в глубины башни,
узорчатой башни Севильи?
Как пять золотых колечек,
в ответ голоса отзвонили.
Лихое небо вскочило
в стремена берегов песчаных,
на розовеющем воздухе
пяти перстеньков качанье.
среда, 24 февраля 2016
Дождь не может идти вечно (с)
...но пока еще есть куда убегать,
и пока еще все ништяк.
Поначалу - алкоголь, трава и табак,
садись на корточки, гладь бездомных собак.
Это позже, на одном повороте взвизгивают колеса,
и тебя догоняют твои вопросы.
Уходи от них - в монахи, в хиппи, в ролевики,
убегай от этой невысказанной тоски,
главное - не тормози, не садись, не стой,
уходи кривыми дорогами поездов
дальнего следования,
спрыгивай на незнакомой станции,
главное - не остаться.
Они только и ждут, чтобы выскочить, как из ящика,
жарким собачьим дыханием шею обжечь:
что же, ты думаешь, все это по-настоящему?
думаешь, все это стоит свеч?
на одной из станций - киоск,
сигареты втридорога,
в щели между плитами - высохшая трава,
и тебя ничего,
ничего уже больше не дергает,
серое небо, запрокинутая голова,
высохшая листва,
на стене фломастером мать-перемать,
поезд ушел, а ты на него не успел.
И ты понимаешь, что больше некуда убегать,
что это предел,
это край, после него - никаких уже больше дел.
И ты ждешь - вот сейчас они прыгнут и заскребут в груди.
И стоишь.
И тишина у тебя позади.
и пока еще все ништяк.
Поначалу - алкоголь, трава и табак,
садись на корточки, гладь бездомных собак.
Это позже, на одном повороте взвизгивают колеса,
и тебя догоняют твои вопросы.
Уходи от них - в монахи, в хиппи, в ролевики,
убегай от этой невысказанной тоски,
главное - не тормози, не садись, не стой,
уходи кривыми дорогами поездов
дальнего следования,
спрыгивай на незнакомой станции,
главное - не остаться.
Они только и ждут, чтобы выскочить, как из ящика,
жарким собачьим дыханием шею обжечь:
что же, ты думаешь, все это по-настоящему?
думаешь, все это стоит свеч?
на одной из станций - киоск,
сигареты втридорога,
в щели между плитами - высохшая трава,
и тебя ничего,
ничего уже больше не дергает,
серое небо, запрокинутая голова,
высохшая листва,
на стене фломастером мать-перемать,
поезд ушел, а ты на него не успел.
И ты понимаешь, что больше некуда убегать,
что это предел,
это край, после него - никаких уже больше дел.
И ты ждешь - вот сейчас они прыгнут и заскребут в груди.
И стоишь.
И тишина у тебя позади.
Дождь не может идти вечно (с)
привокзальное
когда зацветают вокзалы
в усах в небесах в бороде
в окошке буфетного зала
ты здесь и как будто нигде
поллитру ты пьёшь осторожно
и солью скрипишь на зубах
закусишь таранькой сережей
початую аннушку бах
вот так никогда не кончаясь
из Владика в Калининград
и едут вагоны качаясь
стуча как победный парад
а ты притулившись у стойки
всё шепчешь за дикторшей вслед
в вагоне свободные койки
и в стоимость входит обед
и жизнь без конца и без края
струится в четыре конца
и ты свой маршрут выбирая
две пачки прокуришь в сердцах
Дождь не может идти вечно (с)
***
Спят — не спят, потом зевают,
смотрят в небо на бегу:
кто-то время засевает
на непаханом снегу.
Спят — не спят, не умирают,
умирают от зимы,
детям слёзы утирают
вдоль трамваев и тюрьмы.
Пробегают мимо, мимо
с белым камушком в крови
в горечь мёда, в горечь дыма,
в горечь смерти и любви.
Спят — не спят, потом зевают,
смотрят в небо на бегу:
кто-то время засевает
на непаханом снегу.
Спят — не спят, не умирают,
умирают от зимы,
детям слёзы утирают
вдоль трамваев и тюрьмы.
Пробегают мимо, мимо
с белым камушком в крови
в горечь мёда, в горечь дыма,
в горечь смерти и любви.
Дождь не может идти вечно (с)
королевич мой светлый, соколик ясный, что ж не шлешь караульных
за первой пасхальной звездой?
коль по высоким бокалам разлит каберне совиньон, странные игрища
в голове непременно затеют черти.
а я хочу получить хоть бы весточку от тебя до того, как накроется все пи...дой,
и мы оба погрязнем в трясине тоски, ностальгии и праздного ожидания смерти
королевич мой юный, ты ведь родился совершенно седым, и был обнаружен
кинжал в твоем младенческом кулаке -
словно с самого детства ведал о торжестве Золотой орды, о том, что город
сравняют с землей, деревянных богов сплавят вниз по великой реке...
****
королевич мой ласковый, что ж не шлешь караульных, что ж ты щадишь скакуна
он точь-в-точь, как и ты, ничей
аль не даст тебе батюшка тебе вороного, еще лучше, чем тот, что был?
не впервой вороному до края наших могил лететь, сбивая в облако пыль, остужая пыл...
я жду тебя там, где обращается в лодку ручей
где сродни колдуну каждый дока и книгочей
где никто не нуждается в именах
за первой пасхальной звездой?
коль по высоким бокалам разлит каберне совиньон, странные игрища
в голове непременно затеют черти.
а я хочу получить хоть бы весточку от тебя до того, как накроется все пи...дой,
и мы оба погрязнем в трясине тоски, ностальгии и праздного ожидания смерти
королевич мой юный, ты ведь родился совершенно седым, и был обнаружен
кинжал в твоем младенческом кулаке -
словно с самого детства ведал о торжестве Золотой орды, о том, что город
сравняют с землей, деревянных богов сплавят вниз по великой реке...
****
королевич мой ласковый, что ж не шлешь караульных, что ж ты щадишь скакуна
он точь-в-точь, как и ты, ничей
аль не даст тебе батюшка тебе вороного, еще лучше, чем тот, что был?
не впервой вороному до края наших могил лететь, сбивая в облако пыль, остужая пыл...
я жду тебя там, где обращается в лодку ручей
где сродни колдуну каждый дока и книгочей
где никто не нуждается в именах
Дождь не может идти вечно (с)
С головой занесёт, — февраль же! —
Простыни снеговая гладь,
Если штанга системы дальше,
Чем достанешь, когда не встать.
Сните страшное, жгите, режьте,
Не домаяться до утра,
Если трек доиграет прежде,
Чем успеет войти сестра.
Пульс толкающий тёплый ритм,
Струйка звука совсем тонка,
Каплемер не зажать репитом,
Дотянувшись до бегунка.
На безжизненных пальцах броский,
Пьяной ведьмой в одном платке,
Ворожащей на перекрёстке,
Перстень вертится на руке.
Тени зябнут в луче, как дети,
Силуэт на стене продрог,
Если вырвать сейчас катетер,
Хлынут тёмные реки строк.
Простыни снеговая гладь,
Если штанга системы дальше,
Чем достанешь, когда не встать.
Сните страшное, жгите, режьте,
Не домаяться до утра,
Если трек доиграет прежде,
Чем успеет войти сестра.
Пульс толкающий тёплый ритм,
Струйка звука совсем тонка,
Каплемер не зажать репитом,
Дотянувшись до бегунка.
На безжизненных пальцах броский,
Пьяной ведьмой в одном платке,
Ворожащей на перекрёстке,
Перстень вертится на руке.
Тени зябнут в луче, как дети,
Силуэт на стене продрог,
Если вырвать сейчас катетер,
Хлынут тёмные реки строк.
Дождь не может идти вечно (с)
***
И в слово лёгкое вместишь ты напоследок
косматый промельк придорожных веток,
на пальце мёд и варежку в снегу…
Куда-то вдаль над местностью печальной
оно плывёт ладьёю погребальной,
а ты в траве сидишь на берегу.
Но будет день и будет ночь кривая,
и ты пойдёшь, пути не разбирая,
водой ли, глиной, воздухом во мгле.
А там зима растёт из рукавицы,
и снег встаёт, и вспорх синичий длится,
и твёрдый мёд сияет на столе.
И в слово лёгкое вместишь ты напоследок
косматый промельк придорожных веток,
на пальце мёд и варежку в снегу…
Куда-то вдаль над местностью печальной
оно плывёт ладьёю погребальной,
а ты в траве сидишь на берегу.
Но будет день и будет ночь кривая,
и ты пойдёшь, пути не разбирая,
водой ли, глиной, воздухом во мгле.
А там зима растёт из рукавицы,
и снег встаёт, и вспорх синичий длится,
и твёрдый мёд сияет на столе.
Дождь не может идти вечно (с)
тонущая в тумане ограда кафе прямо на улице
воздух соткан из всего что можно было сказать
ближе к воде пододвинуты стулья
тихие твои глаза
мы сотремся как стерлись до нас уже многие
но останется от дыхания - не уходи
это ясно в конце дороги -
но не ясно когда посреди
малость такая ладонь к ладони не слышно
кофе случайно на белую скатерть пятном
небо как будто кострами весенними выжжено
тихо молчит - словно ты - об одном
воздух соткан из всего что можно было сказать
ближе к воде пододвинуты стулья
тихие твои глаза
мы сотремся как стерлись до нас уже многие
но останется от дыхания - не уходи
это ясно в конце дороги -
но не ясно когда посреди
малость такая ладонь к ладони не слышно
кофе случайно на белую скатерть пятном
небо как будто кострами весенними выжжено
тихо молчит - словно ты - об одном
Дождь не может идти вечно (с)
Те, кто не был рожден,
кто вышел из неба или воды,
те особенно ищут дом,
особенно жаждут тепла.
А за ними ходит холодный призрак беды,
и она темна, неотвязчива, тяжела.
А они все ищут свой дом,
по деревням и городам,
и темна вода подо льдом,
и ветра идут по следам,
а они все верят, что будет – варенье, праздник, очаг,
темнота, темнота неотсюда у них в очах.
У меня на ладонях тина.
Я сотню лет
все ищу свой дом, и дома все нет и нет,
только свет над водой, холодный призрачный свет.
Я ищу,
я верю, что будет – праздник и дом,
и веселый праздник впятером или вшестером,
и огонь в очаге, и с яблоками пирог,
и мурлычащий кот, и конец моих долгих дорог.
Там, где я прохожу, не растут трава и цветы.
Я хожу – и ходить со мною моей беде.
По ту сторону льда,
по ту сторону жизни и темноты
ждет меня мой дом у озера на воде.
кто вышел из неба или воды,
те особенно ищут дом,
особенно жаждут тепла.
А за ними ходит холодный призрак беды,
и она темна, неотвязчива, тяжела.
А они все ищут свой дом,
по деревням и городам,
и темна вода подо льдом,
и ветра идут по следам,
а они все верят, что будет – варенье, праздник, очаг,
темнота, темнота неотсюда у них в очах.
У меня на ладонях тина.
Я сотню лет
все ищу свой дом, и дома все нет и нет,
только свет над водой, холодный призрачный свет.
Я ищу,
я верю, что будет – праздник и дом,
и веселый праздник впятером или вшестером,
и огонь в очаге, и с яблоками пирог,
и мурлычащий кот, и конец моих долгих дорог.
Там, где я прохожу, не растут трава и цветы.
Я хожу – и ходить со мною моей беде.
По ту сторону льда,
по ту сторону жизни и темноты
ждет меня мой дом у озера на воде.
Дождь не может идти вечно (с)
Отключили свет
Привстань и в накатившей тишине
обратно водрузи на камелек
свечной огарок, пусть, пока он не
истлел, еще посветит нам малек.
Пусть просияет, даже если слабо,
источник света, вскользь расшевелив
все ветви теневого баобаба
под кроткий незатейливый мотив.
Как при свечном углами освещении
смещается предмета восприятие.
Не каркать, сэр! Распутье не распятие.
Еще все рассосется постепенно и
вочеловечится. Да, доктор, вроде я
согласен. Пусть же вьется по-над лаврами
вальсок или военная тренодия,
простая перекличка труб с литаврами.
Привстань и в накатившей тишине
обратно водрузи на камелек
свечной огарок, пусть, пока он не
истлел, еще посветит нам малек.
Пусть просияет, даже если слабо,
источник света, вскользь расшевелив
все ветви теневого баобаба
под кроткий незатейливый мотив.
Как при свечном углами освещении
смещается предмета восприятие.
Не каркать, сэр! Распутье не распятие.
Еще все рассосется постепенно и
вочеловечится. Да, доктор, вроде я
согласен. Пусть же вьется по-над лаврами
вальсок или военная тренодия,
простая перекличка труб с литаврами.
Дождь не может идти вечно (с)
Из цикла "Мед и охра"
***
Уездные глины. Холодные лезвия вод.
…Неужто любовь, как природа, не терпит пустот, -
Малиновкой вскинется или воробышком дня,
Увидев меня?
Где небо с овчинку, дела - словно сажа бела,
Один табурет примостился у края стола, -
Неужто опять уловлю ее дальний кивок
И нежности ток?
Мышиным горошком прощаний дрожит рикошет.
Но что ей решебников прошлых прозрачный ответ.
…И встанет она у постели моей в головах
На птичьих правах.
Посмею ль подумать: печали мои утоли…
Вот жизнь уплывает, вот чашка вторая в пыли,
А белая глина, худому, видать, гончару
Пришлась по нутру.
***
Уездные глины. Холодные лезвия вод.
…Неужто любовь, как природа, не терпит пустот, -
Малиновкой вскинется или воробышком дня,
Увидев меня?
Где небо с овчинку, дела - словно сажа бела,
Один табурет примостился у края стола, -
Неужто опять уловлю ее дальний кивок
И нежности ток?
Мышиным горошком прощаний дрожит рикошет.
Но что ей решебников прошлых прозрачный ответ.
…И встанет она у постели моей в головах
На птичьих правах.
Посмею ль подумать: печали мои утоли…
Вот жизнь уплывает, вот чашка вторая в пыли,
А белая глина, худому, видать, гончару
Пришлась по нутру.
вторник, 23 февраля 2016
Дождь не может идти вечно (с)
Неделя зимы до марта. Снежит, заметая мысли.
Играю с тобою в карты: дороги, посёлки, искры.
Тебе-то от марта слякоть, размокшие в кашу сугробы.
Ворона не будет каркать. Зачем, отчего и чтобы.
Зимы-то всего краюха. Подсохшая корка хлеба.
Возьми и проснись муха, шалея от синего неба.
Тебя - ожидать не стану. Ты знаешь. Ты где-то близко.
Смывая тоску под краном, склоняюсь покорно низко.
Неделя зимы до марта. Я старше: вином бесценным.
Играю с тобою в карты. Ты там. Я - кораблик с креном.
Играю с тобою в карты: дороги, посёлки, искры.
Тебе-то от марта слякоть, размокшие в кашу сугробы.
Ворона не будет каркать. Зачем, отчего и чтобы.
Зимы-то всего краюха. Подсохшая корка хлеба.
Возьми и проснись муха, шалея от синего неба.
Тебя - ожидать не стану. Ты знаешь. Ты где-то близко.
Смывая тоску под краном, склоняюсь покорно низко.
Неделя зимы до марта. Я старше: вином бесценным.
Играю с тобою в карты. Ты там. Я - кораблик с креном.
Дождь не может идти вечно (с)
***
В темноте и покое, в пустоте и покое
оттрубившие жизнь от звонка до звонка
мы бы тихо лежали под простою доскою,
но и здесь дураков прошибает тоска.
И во тьме просыпаешься, вытянув ноги,
вспоминаешь, что ты не какой-то делец,
потому и гробишко в плечах неширокий,
не покончено с классовой рознью и здесь.
Даже здесь среди ровно загробно лежащих
вдруг раздастся «неравенство», «капитализм»,
и, забыв, что сыграли в задрипанный ящик,
как ошпаренные выбегаем на свист.
И опять под ружье, хоть истлели порядком
и вообще до мозгов превратились в крахмал,
тра-та-та – в бестолковом аду автоматом,
мы идем завоевывать вражеский рай.
Дождь не может идти вечно (с)
ЭНЕИДА
Уцелев под обломками Трои и достигнув берегов Гесперии,
Заключив мир с латинами и разгромив рутулов,
Отражая нападения этрусков и основывая города в Лации,
Невозможно даже представить себе желанный покой.
Невозможно даже напиться вина, чтобы хотя бы на время
Не помнить всего, что видел,- как пьют воду Леты герои,
Чтобы впасть в забвение... Вот и приходится волей-неволей
Участвовать в водовороте событий.
И утешает только, что раз уж ты появился на свет,
То должен народами править, утверждать обычаи мира,
Покоренных щадить и сражать непокорных. Может,- это и будет
Оправданием жизни.
30.08.05
Дождь не может идти вечно (с)
***
Я для себя придумывал побег:
осматривал себя, траву и небо,
смотрел в окно на близорукий снег,
я этим снегом не был.
Я воду брал в ладони и она
через ладони в море утекала,
я начертил на глине имена, -
но это было малым,
чем запах первый клейких тополей
и душный пар дешевого бензина,
чем парочки во глубине аллей,
снегирь на ветке зимней;
еще младенца синие глаза,
и что стоит и движется за ними,
что на словах пересказать нельзя -
то пар оно, то иней,
то молодость, то старости укор,
тяжелый сон, нахлынув к изголовью;
все, что зовет нас выйти на простор
переболеть любовью.
Я для себя придумывал побег:
осматривал себя, траву и небо,
смотрел в окно на близорукий снег,
я этим снегом не был.
Я воду брал в ладони и она
через ладони в море утекала,
я начертил на глине имена, -
но это было малым,
чем запах первый клейких тополей
и душный пар дешевого бензина,
чем парочки во глубине аллей,
снегирь на ветке зимней;
еще младенца синие глаза,
и что стоит и движется за ними,
что на словах пересказать нельзя -
то пар оно, то иней,
то молодость, то старости укор,
тяжелый сон, нахлынув к изголовью;
все, что зовет нас выйти на простор
переболеть любовью.
Дождь не может идти вечно (с)
отойди от дверей, повесь на место пальто
и никто тебя одну не отпустит в город
ну раз так получилось - а кто же мог знать? никто,
отойди от дверей, там сквозняк, ты простудишь горло.
только кажется - там, за дверью, гремят ключи,
кто-то там у дверей стоит уже очень близко
а она ведь его и забыла уже почти,
но сегодня он ей приснился он ей приснился
а она ему нет, не снится, о том и речь
ну а он-то - слова на ветер и даже дальше
слышишь что ты сидишь надевай немедленно френч
или что у тебя в шкафу там - уже не важно,
и давай - на метро, в такси, на одной ноге,
кувырком иль ползком, кометой, ракетой, пулей,
с этой куклой дурацкой, купленной здесь, в ларьке,
(как же рада она будет этой дурацкой кукле!..)
торопись, дни уже на годы, и те не в счёт,
а она тебя ждёт, а она ни о чём не спросит,
ну давай, ты успеешь, есть время пока ещё,
сохранить это сердце на детство на всё что после,
торопись, не смотри на время, часы стоят,
и сейчас всё равно, кто в какое пространство падал,
у неё для тебя так красиво повязан бант,
у неё для тебя есть рисунок с названьем "папа"
не откладывай на потом, все отмазы - вздор,
она помнит тебя и твой голос за дверью слышит,
у неё для тебя ни соплей, ни простывших горл,
ни бессонных ночей, никаких синяков и шишек,
у неё только сны да сказки и хлеб для птиц,
да ещё бурый мишка и бант у него на шее,
мир как будто бы с детской горки сползает вниз,
ты успеешь ещё поймать его ты успеешь.
и никто тебя одну не отпустит в город
ну раз так получилось - а кто же мог знать? никто,
отойди от дверей, там сквозняк, ты простудишь горло.
только кажется - там, за дверью, гремят ключи,
кто-то там у дверей стоит уже очень близко
а она ведь его и забыла уже почти,
но сегодня он ей приснился он ей приснился
а она ему нет, не снится, о том и речь
ну а он-то - слова на ветер и даже дальше
слышишь что ты сидишь надевай немедленно френч
или что у тебя в шкафу там - уже не важно,
и давай - на метро, в такси, на одной ноге,
кувырком иль ползком, кометой, ракетой, пулей,
с этой куклой дурацкой, купленной здесь, в ларьке,
(как же рада она будет этой дурацкой кукле!..)
торопись, дни уже на годы, и те не в счёт,
а она тебя ждёт, а она ни о чём не спросит,
ну давай, ты успеешь, есть время пока ещё,
сохранить это сердце на детство на всё что после,
торопись, не смотри на время, часы стоят,
и сейчас всё равно, кто в какое пространство падал,
у неё для тебя так красиво повязан бант,
у неё для тебя есть рисунок с названьем "папа"
не откладывай на потом, все отмазы - вздор,
она помнит тебя и твой голос за дверью слышит,
у неё для тебя ни соплей, ни простывших горл,
ни бессонных ночей, никаких синяков и шишек,
у неё только сны да сказки и хлеб для птиц,
да ещё бурый мишка и бант у него на шее,
мир как будто бы с детской горки сползает вниз,
ты успеешь ещё поймать его ты успеешь.
Дождь не может идти вечно (с)
***
Музыка ведет под землю нас,
там ни на минуту не замолкнет
жизни бестолковейший рассказ
под названьем просторечным совесть.
А потом уводит к облакам
воду льет на голову больную,
никому тебя я не отдам,
если так ты водишь вкруговую.
Так вот по движению руки
кукла пляшет в пыльной подворотне
в пустоватом пыли облаке –
тряпка, башмаки, рот идиота.
Музыка ведет под землю нас,
там ни на минуту не замолкнет
жизни бестолковейший рассказ
под названьем просторечным совесть.
А потом уводит к облакам
воду льет на голову больную,
никому тебя я не отдам,
если так ты водишь вкруговую.
Так вот по движению руки
кукла пляшет в пыльной подворотне
в пустоватом пыли облаке –
тряпка, башмаки, рот идиота.
Дождь не может идти вечно (с)
ЭЛЕГИЯ ЧЕТВЕРТАЯ
Удлиненные тени событий и вещей, голосов, чаепитий
поздних, голуби, вещие сны, черный грохот гражданской войны.
Ах, не граждане мы – горожане, мяли кожу, ковали, дрожали
над младенцами –вдруг дифтерит? Как же ярко Венера горит,
там лишь ангелы, дети малые, ни Дзержинского нет, ни Троцкого,
там на елках иголки алые, там в музеях картины Бродского,
водопады, ручьи, лечебная лабуда, файвоклок, пирожного
благоухание, словом, волшебная философия невозможного.
Все исчислено и измерено. Толку нет от мертвого мерина –
травяной мешок, волчья сыть – ни стреножить, ни воскресить.
Удлиненные тени событий и вещей, голосов, чаепитий
поздних, голуби, вещие сны, черный грохот гражданской войны.
Ах, не граждане мы – горожане, мяли кожу, ковали, дрожали
над младенцами –вдруг дифтерит? Как же ярко Венера горит,
там лишь ангелы, дети малые, ни Дзержинского нет, ни Троцкого,
там на елках иголки алые, там в музеях картины Бродского,
водопады, ручьи, лечебная лабуда, файвоклок, пирожного
благоухание, словом, волшебная философия невозможного.
Все исчислено и измерено. Толку нет от мертвого мерина –
травяной мешок, волчья сыть – ни стреножить, ни воскресить.