* * *
Вынешь зеркало из колодца —
поднимается муть одна:
время пьет себя — не напьется.
Пьет до дна.
Только вечное в небо льется,
где и плачется, и поется,
и качается, как сосна,
и, как звезды в ресницах, рвется —
исполняется тишина.
* *
*
мертвые стоят за окном
в сумерках, в рябиновых рваных кустах,
по колено в летней воде, промокшие,
скольких в дороге, повторяют, скольких мы потеряли,
родных, забытых,
вот, не поверишь, только что был рядом,
здесь, по левую руку — пропал,
как будто даже имя его на свет не рождалось.
только потерянное неважно —
сколько его ни зови, ни тоскуй —
уже не воротишь,
да и как позовешь того, кто забыт.
знание и отдаленье это —
бережнее, чем объятия ожидаемой встречи.
если ты видишь нас —
значит ты просто видишь.
мне тебя не хватает.
Ночь
Багровый и белый отброшен и скомкан,…
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.
Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.
Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.
Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.
1912
Если в полночь не застанешь,
Посмотри при свете дня,
Как меняются местами,
В чешуе, как лед, звеня,
Бедный рыцарь, всадник бледный -
Крылья мельницы копьем,
Издавая крик победный,
Прободая, оскоплен.
Будут вискас есть с ладони,
Молоко из блюдца пить.
Их уже никто не тронет,
Не сорвавшихся с цепи.
