Дождь не может идти вечно (с)
Записи с темой: СтиХи, стИхи (775)
пятница, 19 февраля 2016
Дождь не может идти вечно (с)
Раньше много думал, является ли сетевая поэзия собственно поэзией, и какого порядка эта поэзия, первого иля пятого? А потом плюнул. Перешел на субъективные критерии, нравится или не нравится. В конце концов, если творчество поэта N популярно среди сетевых девушек и близко лично мне, то кто я такой чтобы оценивать его стихи с неких художественых позиций и говорить фиии...)))
вторник, 23 декабря 2014
Дождь не может идти вечно (с)
Иссякла ночь и снова бледный день,
Пронизанный безмолвием звенящим,
Меж былью снов и мутным настоящим
Раскидывает призрачную тень.
В листах сокрыв болезненную лень,
Мой лавр устало притворился спящим…
Когда же вновь с тобою мы обрящем
Ветров и звёзд ласкающую сень?
И строчки падают, как лепестки
Увядших роз невидимого сада,
Бестрепетны, покорны и легки,
И слабым мановением руки
Сметается прозрачная преграда,
Что сладость отделяла от тоски.
(с) Олег Комков
Пронизанный безмолвием звенящим,
Меж былью снов и мутным настоящим
Раскидывает призрачную тень.
В листах сокрыв болезненную лень,
Мой лавр устало притворился спящим…
Когда же вновь с тобою мы обрящем
Ветров и звёзд ласкающую сень?
И строчки падают, как лепестки
Увядших роз невидимого сада,
Бестрепетны, покорны и легки,
И слабым мановением руки
Сметается прозрачная преграда,
Что сладость отделяла от тоски.
(с) Олег Комков
четверг, 18 декабря 2014
Дождь не может идти вечно (с)
Граница
Там, у основы, на твердой земле,
Под позолотой драконы и птицы
Спят, позабыв о полетах: им не
До высоты, где луна серебрится.
Площадь мощеная. Дым на камнях.
Юный монах шепчет древность по слову
В небо, которое держит меня,
Память и жизнь, невесомые словно.
Ночь отпивает из чаши морей,
И синева, разливаясь надзвездно,
Затвердевает, сгущается в ней…
Там, где я буду, сейчас уже поздно.
Там, где я буду, сознание спит,
Тени обходят изгибы, изъяны,
Плавности рук, беззащитности спин.
Все безрассудно. Темно. Безымянно.
Нет никого, кто бы ждал впереди:
Каждого сон успокоил, присвоив, —
Будет исход этой ночи один:
Я возвращусь, будь на то Божья воля.
Там, у земли, выгибает хребет
Остров и дышит волной у причала.
Там уже поздно, меня уже нет.
Снами святыми спят мудрые Чанги.
Дремлет монах, прислонившись к стене,
Камни теплом отзываются денным…
Все они тоже сейчас обо мне
Вспомнить не могут за шепотом пенным.
Может быть, снится моё лицо
Близким? Или дождю над лагуной?
(с) Олеся Савостова
Там, у основы, на твердой земле,
Под позолотой драконы и птицы
Спят, позабыв о полетах: им не
До высоты, где луна серебрится.
Площадь мощеная. Дым на камнях.
Юный монах шепчет древность по слову
В небо, которое держит меня,
Память и жизнь, невесомые словно.
Ночь отпивает из чаши морей,
И синева, разливаясь надзвездно,
Затвердевает, сгущается в ней…
Там, где я буду, сейчас уже поздно.
Там, где я буду, сознание спит,
Тени обходят изгибы, изъяны,
Плавности рук, беззащитности спин.
Все безрассудно. Темно. Безымянно.
Нет никого, кто бы ждал впереди:
Каждого сон успокоил, присвоив, —
Будет исход этой ночи один:
Я возвращусь, будь на то Божья воля.
Там, у земли, выгибает хребет
Остров и дышит волной у причала.
Там уже поздно, меня уже нет.
Снами святыми спят мудрые Чанги.
Дремлет монах, прислонившись к стене,
Камни теплом отзываются денным…
Все они тоже сейчас обо мне
Вспомнить не могут за шепотом пенным.
Может быть, снится моё лицо
Близким? Или дождю над лагуной?
(с) Олеся Савостова
Дождь не может идти вечно (с)
Хруст песка по льду, сбитый шаг загулявших ног,
грохот, зарево, вспухший глаз белого фонаря;
кто-то вкривь да вкось запел, как смело идет на дно,
как врагу не сдается, пощады не ждет гордый «Варяг».
Пили-ели, гуляли, пели, по колено, мол, море вам,
по плечо, мол, горы и небо, и горе вам не беда;
по сторонам стояли, чернели угрюмые дерева
и смотрели, в косые щели смотрели, не разжимая рта.
Из слепых, кромешных, беззвёздных ночных глубин
всей тоской безъязыкой тёмная, исходя, земля,
мерзлые губы облизывала бескрайних своих могил,
в карельские мхи дышала, в норильские ягеля.
Словно сок, из струпьев давила по капле
людской гной…
и замешалась песня, как колесо, в темноте застряв,
догоняла волна волну, шел «Варяг» на дно,
ветер звал беду, болтал луну на уличных фонарях.
(с) Виталий Леоненко
грохот, зарево, вспухший глаз белого фонаря;
кто-то вкривь да вкось запел, как смело идет на дно,
как врагу не сдается, пощады не ждет гордый «Варяг».
Пили-ели, гуляли, пели, по колено, мол, море вам,
по плечо, мол, горы и небо, и горе вам не беда;
по сторонам стояли, чернели угрюмые дерева
и смотрели, в косые щели смотрели, не разжимая рта.
Из слепых, кромешных, беззвёздных ночных глубин
всей тоской безъязыкой тёмная, исходя, земля,
мерзлые губы облизывала бескрайних своих могил,
в карельские мхи дышала, в норильские ягеля.
Словно сок, из струпьев давила по капле
людской гной…
и замешалась песня, как колесо, в темноте застряв,
догоняла волна волну, шел «Варяг» на дно,
ветер звал беду, болтал луну на уличных фонарях.
(с) Виталий Леоненко
Дождь не может идти вечно (с)
Как высоко и медленно, и нежно,
и хорошо кружится голова,
и прямо с неба снег растёт неспешно,
как соль в земле, как в воздухе слова.
И снег встаёт: встаёт, а не ложится,
полуобняв заборы и кусты,
и в синеве, как голова, кружится
светлее смерти, выше высоты.
(с) Юрий Казарин
и хорошо кружится голова,
и прямо с неба снег растёт неспешно,
как соль в земле, как в воздухе слова.
И снег встаёт: встаёт, а не ложится,
полуобняв заборы и кусты,
и в синеве, как голова, кружится
светлее смерти, выше высоты.
(с) Юрий Казарин
Дождь не может идти вечно (с)
Юной снежной принцессе королева застилает кровать,
Каменные сфинксы ежатся, потягиваются львы,
Зима — такое время, когда вместо жить приходится выживать
Даже маленьким обитателям моей большой головы,
Они начинают буквы хватать и их не на место класть,
Задумываться об эмиграции, собирать запасы рома и коньяка,
И, как обычно смотрят в окна, выглядывают из глаз,
Беспокоятся, а снаружи ночь и сплошные снежные облака,
Что же будет медом, если снежинки — пчелиный рой,
Складываешь «вечность» — получается только «часть»,
Девочка просыпается в середине зимы, говорит: «Мой папа король?»,
Мама отвечает: «Король, но знать бы, где он сейчас»,
Здесь он, где буквы непохожи на зверя, а он сам непохож на ловца,
Стоит посреди зимнего мегаполиса — без шапки, без особых примет.
Герда, не отвечай, пока не дослушаешь музыку до конца,
Неважно уже, победного или нет.
(с) Ольга Константинова
Каменные сфинксы ежатся, потягиваются львы,
Зима — такое время, когда вместо жить приходится выживать
Даже маленьким обитателям моей большой головы,
Они начинают буквы хватать и их не на место класть,
Задумываться об эмиграции, собирать запасы рома и коньяка,
И, как обычно смотрят в окна, выглядывают из глаз,
Беспокоятся, а снаружи ночь и сплошные снежные облака,
Что же будет медом, если снежинки — пчелиный рой,
Складываешь «вечность» — получается только «часть»,
Девочка просыпается в середине зимы, говорит: «Мой папа король?»,
Мама отвечает: «Король, но знать бы, где он сейчас»,
Здесь он, где буквы непохожи на зверя, а он сам непохож на ловца,
Стоит посреди зимнего мегаполиса — без шапки, без особых примет.
Герда, не отвечай, пока не дослушаешь музыку до конца,
Неважно уже, победного или нет.
(с) Ольга Константинова
Дождь не может идти вечно (с)
МИФОЛОГИЧЕСКОЕ
полумрак, бесснежные холода,
вроде как живешь, а на деле — спишь.
замерзают гарпии в городах —
вон, гляди, взлетают с соседних крыш
и орут, и носятся в вышине,
мечут перья в белую пустоту.
им грозится палкой старик финей
и бурчит под нос — разлетались тут.
отгремел салют. завершился год —
будет новый, золото, шкуры, мед.
на югах зимует стальной арго.
загуляв, орфей в кабаке поет.
не видать в тумане сирен и сцилл,
у харибды праздничный выходной.
стынет лета. в трубах журчит коцит —
уходи на дно, уходи со мной.
в семивратных фивах — режим, завод,
семерым никак не начать войны.
гидра спит под гладью зеркальных вод.
спи и ты, дружок, до хмельной весны.
(с) Светлана Солдатова
полумрак, бесснежные холода,
вроде как живешь, а на деле — спишь.
замерзают гарпии в городах —
вон, гляди, взлетают с соседних крыш
и орут, и носятся в вышине,
мечут перья в белую пустоту.
им грозится палкой старик финей
и бурчит под нос — разлетались тут.
отгремел салют. завершился год —
будет новый, золото, шкуры, мед.
на югах зимует стальной арго.
загуляв, орфей в кабаке поет.
не видать в тумане сирен и сцилл,
у харибды праздничный выходной.
стынет лета. в трубах журчит коцит —
уходи на дно, уходи со мной.
в семивратных фивах — режим, завод,
семерым никак не начать войны.
гидра спит под гладью зеркальных вод.
спи и ты, дружок, до хмельной весны.
(с) Светлана Солдатова
Дождь не может идти вечно (с)
Немногое, о чём не говорим, —
твой ангел ходит об руку с моим,
как ходит по канату свет луны,
раскланиваясь на две стороны.
На две свободы скрепку разогни —
за ангелом немногие огни,
и тень под сердце подтыкает снег,
как мёртвый человек…
(с) Евгения Изварина
твой ангел ходит об руку с моим,
как ходит по канату свет луны,
раскланиваясь на две стороны.
На две свободы скрепку разогни —
за ангелом немногие огни,
и тень под сердце подтыкает снег,
как мёртвый человек…
(с) Евгения Изварина
Дождь не может идти вечно (с)
Я на ухо шепчу глухому волку,
Что видела Неву, Москву и Волгу…
И каждая река была бела…
Мой потайной кармашек пуст и порван…
А надо мной надрывно лает ворон.
И я гоняю птиц над головой…
И у меня есть гавань, а не пристань.
Мне, кажется, давно уже за триста…
И память вспоминает обо мне…
Так стонет кривобокая деревня…
Так судорожно старые деревья
Хрипят и упиваются землей…
Как хочется порой отдаться грусти…
Есть у всего исток — чужое устье.
В меня впадает жизнь, как в океан…
И у меня на крыше зреют тучи…
А бог читать по-русски не обучен…
О чем я говорю сама с собой?
(с) Людмила Клочко
Что видела Неву, Москву и Волгу…
И каждая река была бела…
Мой потайной кармашек пуст и порван…
А надо мной надрывно лает ворон.
И я гоняю птиц над головой…
И у меня есть гавань, а не пристань.
Мне, кажется, давно уже за триста…
И память вспоминает обо мне…
Так стонет кривобокая деревня…
Так судорожно старые деревья
Хрипят и упиваются землей…
Как хочется порой отдаться грусти…
Есть у всего исток — чужое устье.
В меня впадает жизнь, как в океан…
И у меня на крыше зреют тучи…
А бог читать по-русски не обучен…
О чем я говорю сама с собой?
(с) Людмила Клочко
Дождь не может идти вечно (с)
ТЬМА
Иногда мы себя ощущаем так, будто это уже не мы.
Вот, к примеру, мне тридцать, а я никто, пустота за спиной горчит,
Мироздание просто даёт мне знак: «ты всего лишь источник тьмы,
Ты её генератор, её поток, её меч и её же щит».
Начинается просто: вступает альт, и я чувствую лёгкий крен,
И достаточно рыб, и полно хлебов, но пробоина в корабле —
И скелеты спускаются в Бухенвальд, и сгорают в моём нутре,
И коронное золото их зубов вытекает из всех щелей.
За бутылкой бутылка, за часом час, заливаться, сходить с ума,
Заглушая безвременье нервным сном, слепо пялясь на телефон,
Но ведь сколько не лей, всё уходит в нас, потому что такая тьма, —
Безупречная тьма безо всяких «но», абсолютное комильфо.
Продолжается просто: ревёт набат, разрушается ветхий мост,
И кончается виски, и нет чудес, всё закончено — посмотри
Не в далёкого космоса тёмный ад, не в разбросы безвестных звёзд,
А на чёрные дыры, сейчас и здесь, у меня, у меня внутри.
Говори, не молчи, мой прекрасный бес, несгораемый мой маяк,
Про сиреневых пони, про мир огней, про весёлую кутерьму,
Как индейцы, изящно сделав надрез, выжимают из раны яд,
Так и ты говори о любой фигне, вытесняя наружу тьму.
Неуклюже обняв, я спускаюсь вниз, исцелённый на два часа.
И бурлит обновлённая светом кровь, и дрожит пустота в груди,
Снова требуя дозы твоих ресниц, и колеблются полюса,
И мертвец выползает наружу вновь, и бормочет: иди, иди.
(с) Тим Скоренко
Иногда мы себя ощущаем так, будто это уже не мы.
Вот, к примеру, мне тридцать, а я никто, пустота за спиной горчит,
Мироздание просто даёт мне знак: «ты всего лишь источник тьмы,
Ты её генератор, её поток, её меч и её же щит».
Начинается просто: вступает альт, и я чувствую лёгкий крен,
И достаточно рыб, и полно хлебов, но пробоина в корабле —
И скелеты спускаются в Бухенвальд, и сгорают в моём нутре,
И коронное золото их зубов вытекает из всех щелей.
За бутылкой бутылка, за часом час, заливаться, сходить с ума,
Заглушая безвременье нервным сном, слепо пялясь на телефон,
Но ведь сколько не лей, всё уходит в нас, потому что такая тьма, —
Безупречная тьма безо всяких «но», абсолютное комильфо.
Продолжается просто: ревёт набат, разрушается ветхий мост,
И кончается виски, и нет чудес, всё закончено — посмотри
Не в далёкого космоса тёмный ад, не в разбросы безвестных звёзд,
А на чёрные дыры, сейчас и здесь, у меня, у меня внутри.
Говори, не молчи, мой прекрасный бес, несгораемый мой маяк,
Про сиреневых пони, про мир огней, про весёлую кутерьму,
Как индейцы, изящно сделав надрез, выжимают из раны яд,
Так и ты говори о любой фигне, вытесняя наружу тьму.
Неуклюже обняв, я спускаюсь вниз, исцелённый на два часа.
И бурлит обновлённая светом кровь, и дрожит пустота в груди,
Снова требуя дозы твоих ресниц, и колеблются полюса,
И мертвец выползает наружу вновь, и бормочет: иди, иди.
(с) Тим Скоренко
Дождь не может идти вечно (с)
А вчера было так же тепло,
что домой не идется, не едется.
И мерцала сквозь неба стекло
огоньками Большая Медведица.,
да и Малая вторила ей —
и другие, поменьше, созвездия —
над дорогой забытой твоей,
где ты раньше ходила и ездила.
А сегодня опять снегопад
вперемежку с дождем надоедливым,
что по лужам то пляшут гопак,
то заходятся в вальсе, но медленном.
И метут бесконечно стекло
лобовые усталые дворники.
Это редко, чтоб с неба текло
в четверги — а все больше во вторники.
А назавтра опять будет грязь,
даже если погода изменится.
И следов перепутанных вязь,
косолапая, будто медведица,
затвердеет на каждом шагу
хаотично, как россыпи звездные...
Я к тебе и приехать могу,
и прийти — да вот только не поздно ли?
что домой не идется, не едется.
И мерцала сквозь неба стекло
огоньками Большая Медведица.,
да и Малая вторила ей —
и другие, поменьше, созвездия —
над дорогой забытой твоей,
где ты раньше ходила и ездила.
А сегодня опять снегопад
вперемежку с дождем надоедливым,
что по лужам то пляшут гопак,
то заходятся в вальсе, но медленном.
И метут бесконечно стекло
лобовые усталые дворники.
Это редко, чтоб с неба текло
в четверги — а все больше во вторники.
А назавтра опять будет грязь,
даже если погода изменится.
И следов перепутанных вязь,
косолапая, будто медведица,
затвердеет на каждом шагу
хаотично, как россыпи звездные...
Я к тебе и приехать могу,
и прийти — да вот только не поздно ли?
среда, 17 декабря 2014
Дождь не может идти вечно (с)
Плывёт в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу жёлтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывёт в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывёт в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывёт в тоске необъяснимой.
Плывёт во мгле замоскворецкой,
плывёт в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на жёлтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льётся мёд огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несёт сочельник
над головою.
Твой Новый год по тёмно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу жёлтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывёт в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывёт в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывёт в тоске необъяснимой.
Плывёт во мгле замоскворецкой,
плывёт в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на жёлтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льётся мёд огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несёт сочельник
над головою.
Твой Новый год по тёмно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.
понедельник, 15 декабря 2014
Дождь не может идти вечно (с)
не взмыть и не скрыться, не спрятаться, не причалить,
по ласковым водам с закрытыми плыть глазами…
как парусник лёгкий, качает меня, качает
на зыбкой, но верной поверхности осязанья.
останется всё позади – берега, дороги,
вечернее лунное плаванье длится, длится,
и гул городов горизонта – такой далёкий, -
в неровном, как ветер, дыхании растворится;
а после нам лица лучами рассвет умоет –
и нужно ли помнить простуженным утром ранним,
как мы оказались в бездонном огромном море -
безбрежном, как сон, море наших с тобой желаний.
Дождь не может идти вечно (с)
покуда мир бессмысленно во тьму
ссыпается - мы спим, едим, болеем,
не видим свету божьего, лелеем
свою чуму -
и кто теперь намажет лоб ему
зеленкой или миром и елеем?
печальный попик в захолустье ждет
грядущего, и плотничает, ладит
свой личный крест, сосну рубанком гладит,
и мир руками гладит, и ведет
свою войну на пастырском окладе.
когда же, отче, кто-нибудь придет?
придет и скажет: я не мир, но меч!
и мы, что тайно ждали сбычи мечт,
испуганное, блеющее стадо,
еще успеем прокричать "не надо!"
пред тем, как лечь.
пред тем, как встать и принести ружье,
и к стенке, к стенке, и на лбу зеленкой
напишем: царь. и падает залетный,
и падает болезный... чье же, чье
лицо прикрыть туринскою пеленкой?
что, страшно?.. нет, не страшно никому,
покуда чист неон и вечен глобус,
и "бога нет", как нам сказал автобус,
и по ночам не скучно одному,
и так замысловат лукавый ребус,
и ждем фому.
(с) Ольга Родионова
Дождь не может идти вечно (с)
А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему
Сыро и горячо.
Я захожу домой и вешаю
Голову на крючок.
Чайник вскипает, на окнах вязью
Странные письмена.
Господи, если ты вдруг на связи, -
Как она без меня?
Господи, лучшее, что ты выдумал,
Сделано из ребра.
Выдуто, выверено и выдано,
Чай на губах мешается с выдохом
Теплого серебра.
Господи, дай ей пути лучистые,
Лучшие из твоих.
Если нам вдруг на двоих расчислено,
Я обойдусь, но чтоб ей по-честному
Счастья за нас двоих.
Чтобы она не видела черного
В розе твоих ветров.
Чтобы хоть раз забыла про чертово
Злое своё метро.
Чтоб миновали ее трущобы,
Изморозь, гарь и ил,
Чтобы играл Михаил и чтобы
Подыгрывал Гавриил.
Господи, я всё словами порчу,
Истина не в речах,
Весной, когда набухают почки,
Может быть, ты проверишь почту
И прочтешь белизну плеча,
И щека ее горяча
И она прикусывает цепочку,
Чтобы не закричать.
Сыро и горячо.
Я захожу домой и вешаю
Голову на крючок.
Чайник вскипает, на окнах вязью
Странные письмена.
Господи, если ты вдруг на связи, -
Как она без меня?
Господи, лучшее, что ты выдумал,
Сделано из ребра.
Выдуто, выверено и выдано,
Чай на губах мешается с выдохом
Теплого серебра.
Господи, дай ей пути лучистые,
Лучшие из твоих.
Если нам вдруг на двоих расчислено,
Я обойдусь, но чтоб ей по-честному
Счастья за нас двоих.
Чтобы она не видела черного
В розе твоих ветров.
Чтобы хоть раз забыла про чертово
Злое своё метро.
Чтоб миновали ее трущобы,
Изморозь, гарь и ил,
Чтобы играл Михаил и чтобы
Подыгрывал Гавриил.
Господи, я всё словами порчу,
Истина не в речах,
Весной, когда набухают почки,
Может быть, ты проверишь почту
И прочтешь белизну плеча,
И щека ее горяча
И она прикусывает цепочку,
Чтобы не закричать.
Дождь не может идти вечно (с)
Что я видела, что я видела:
Утренние булыжники, подставляющие бока поливальной машине,
Каштаны, передающие плоды из ладоней в ладони,
Ягоды малины, испуганно жмущиеся друг к другу,
Ставридок, пляшущих на волнах перед лодкой,
И белобрысого мальчика, которому выговаривают родители:
"Смотри под ноги, Платон!" – а он смотрит в небо.
Что я видела, что я видела:
Чёрную лёгкую шаль, что вспыхивает серебром на сгибе,
Мыльные пузыри, наполненные сигаретным дымом,
Пятно от какао на скатерти, очертаниями сходное с сердцем,
Бенгальский огонь, освещающий подъезд с разбитыми лампочками,
И уверенное: "Выход есть!", нарисованное на асфальте, –
Этому сразу веришь, даже если дальше решётка.
Что я видела, что я видела:
Бабочек, летящих на человека, словно он полон нектара,
Девушек на высоких каблуках, перебегающих дорогу,
Дорогу, уходящую вверх и теряющуюся в облаках,
Облака, что складываются в твоё имя,
И каждая капля дождя, разбиваясь, зовёт тебя.
Я давно тебя не видела.
Очень давно.
(с)Танда Луговская
Утренние булыжники, подставляющие бока поливальной машине,
Каштаны, передающие плоды из ладоней в ладони,
Ягоды малины, испуганно жмущиеся друг к другу,
Ставридок, пляшущих на волнах перед лодкой,
И белобрысого мальчика, которому выговаривают родители:
"Смотри под ноги, Платон!" – а он смотрит в небо.
Что я видела, что я видела:
Чёрную лёгкую шаль, что вспыхивает серебром на сгибе,
Мыльные пузыри, наполненные сигаретным дымом,
Пятно от какао на скатерти, очертаниями сходное с сердцем,
Бенгальский огонь, освещающий подъезд с разбитыми лампочками,
И уверенное: "Выход есть!", нарисованное на асфальте, –
Этому сразу веришь, даже если дальше решётка.
Что я видела, что я видела:
Бабочек, летящих на человека, словно он полон нектара,
Девушек на высоких каблуках, перебегающих дорогу,
Дорогу, уходящую вверх и теряющуюся в облаках,
Облака, что складываются в твоё имя,
И каждая капля дождя, разбиваясь, зовёт тебя.
Я давно тебя не видела.
Очень давно.
(с)Танда Луговская
Дождь не может идти вечно (с)
и каких тут ещё стихов,
если некого звать по имени -
подойди ко мне, обними меня,
говори со мной, будь со мной.
пары смотрятся, как в кино.
в сонной карте одни прощания.
загрудинное обнищание -
только кажется, что легко.
только кажется: ничего,
а зато ты сидишь как будда, и
всё стекает с тебя, как будто
камень, будто скалы кусок...
- я живой ещё! я живой!
погодите, не хороните! - но
ни одной уцелевшей нити
не проходит сквозь твой висок.
в черепном коробке пустом,
в окружении пыльных комнат
ты паришь, батискаф кусто,
о котором никто не помнит.
отражается звук от стен,
возвращается, передёрнут.
не осталось душевных тем,
и не всплыть до земли, до дёрна
через полночь и два по сто.
если некого звать по имени -
подойди ко мне, обними меня,
говори со мной, будь со мной.
пары смотрятся, как в кино.
в сонной карте одни прощания.
загрудинное обнищание -
только кажется, что легко.
только кажется: ничего,
а зато ты сидишь как будда, и
всё стекает с тебя, как будто
камень, будто скалы кусок...
- я живой ещё! я живой!
погодите, не хороните! - но
ни одной уцелевшей нити
не проходит сквозь твой висок.
в черепном коробке пустом,
в окружении пыльных комнат
ты паришь, батискаф кусто,
о котором никто не помнит.
отражается звук от стен,
возвращается, передёрнут.
не осталось душевных тем,
и не всплыть до земли, до дёрна
через полночь и два по сто.
Дождь не может идти вечно (с)
Но шаги ли услышишь, когда я пойду по твоим следам,
Когда страх разбежится морозными иглами по хребту?
Обо мне не гадай. Я неведома картам и колдунам,
Узнают меня только собаки дворовые - за версту.
Я беда. Моё имя сжимает, кривит в коромысла рты,
И не смыть его горечь, не сплюнуть небрежно под ноги в пыль.
Я иду, мои чёрные годы, как прорези глаз, пусты.
Я иду высоко над землёй, не сминая степной ковыль.
Воротившись с работы, отец видит издали - дом в огне;
Поутру к колыбели склонившись, немеет в испуге мать..
То награда моя. Это я целовала их в лоб во сне,
Это я отдала им всё то, что могла, и должна отдать.
Та, что крепко любила тебя, выбегала навстречу мне,
В ноги падала, в небо стонала, крестом осеняла дом..
Ну и где она? С мутной улыбкой лежит на холодном дне,
Там, где мёртвые спины зверей каменеют, покрывшись мхом.
Но шаги ли ты слышишь? Глаза ли чужие в окно глядят?
Когда тени отходят от стен, когда сердце стучит сильней,
Я руками бескровными шарю в ночи. Я ищу тебя.
Так беги, если знаешь, куда. Я уже у твоих дверей.
Когда страх разбежится морозными иглами по хребту?
Обо мне не гадай. Я неведома картам и колдунам,
Узнают меня только собаки дворовые - за версту.
Я беда. Моё имя сжимает, кривит в коромысла рты,
И не смыть его горечь, не сплюнуть небрежно под ноги в пыль.
Я иду, мои чёрные годы, как прорези глаз, пусты.
Я иду высоко над землёй, не сминая степной ковыль.
Воротившись с работы, отец видит издали - дом в огне;
Поутру к колыбели склонившись, немеет в испуге мать..
То награда моя. Это я целовала их в лоб во сне,
Это я отдала им всё то, что могла, и должна отдать.
Та, что крепко любила тебя, выбегала навстречу мне,
В ноги падала, в небо стонала, крестом осеняла дом..
Ну и где она? С мутной улыбкой лежит на холодном дне,
Там, где мёртвые спины зверей каменеют, покрывшись мхом.
Но шаги ли ты слышишь? Глаза ли чужие в окно глядят?
Когда тени отходят от стен, когда сердце стучит сильней,
Я руками бескровными шарю в ночи. Я ищу тебя.
Так беги, если знаешь, куда. Я уже у твоих дверей.
Дождь не может идти вечно (с)
Хвала отчаявшимся. Если бы не мы,
То кто бы здесь работал на контрасте.
Пока живые избегают тьмы,
Дерутся, задыхаются от страсти,
Рожают новых и берут взаймы,
Мы городские сумрачные власти.
Любимые наместники зимы.
Хвала отчаянью. Оно имеет ген
И от отца передается к сыну.
Как ни пытались вывести вакцину –
То нитроглицерин, то гексоген.
В больницах собирают образцы, ну
И кто здоров и хвалит медицину -
Приезжий.
Кто умрет - абориген.
Хвала отчалившим. Счастливого пути.
Погрузочный зашкаливает счетчик
На корабле – ко дну бы не пойти,
У океана слабый позвоночник.
В Ковчег не допускают одиночек,
И мы друг к другу в гости к десяти
Приходим с тортиком.
Нас некому спасти.
Хвала Отчизне. Что бы без нее
Мы знали о наркотиках и винах,
О холоде, дорогах, херувимах,
Родителях и ценах на сырье.
Отчаянье, плоди неуязвимых.
Мы доблестное воинство твое.
То кто бы здесь работал на контрасте.
Пока живые избегают тьмы,
Дерутся, задыхаются от страсти,
Рожают новых и берут взаймы,
Мы городские сумрачные власти.
Любимые наместники зимы.
Хвала отчаянью. Оно имеет ген
И от отца передается к сыну.
Как ни пытались вывести вакцину –
То нитроглицерин, то гексоген.
В больницах собирают образцы, ну
И кто здоров и хвалит медицину -
Приезжий.
Кто умрет - абориген.
Хвала отчалившим. Счастливого пути.
Погрузочный зашкаливает счетчик
На корабле – ко дну бы не пойти,
У океана слабый позвоночник.
В Ковчег не допускают одиночек,
И мы друг к другу в гости к десяти
Приходим с тортиком.
Нас некому спасти.
Хвала Отчизне. Что бы без нее
Мы знали о наркотиках и винах,
О холоде, дорогах, херувимах,
Родителях и ценах на сырье.
Отчаянье, плоди неуязвимых.
Мы доблестное воинство твое.