утром ноль за окошком,
бородавочник похудел с боков
и шкура его плотная закостенела;
на крыше сарая чуть подтаивает
и кап, кап, кап с жёлоба,
это надышал дикий кот,
спящий в сене на чердаке;
ночью нет зарева от города и аэродрома,
в лесу чёрные стволы и поперёк почти чёрные тени,
на твёрдом снегу тёмная синева, словно ночь,
манит, поёт в небесах краюшка сырная,
кисеёю свет её объял и держит всё;
всё будто отдельно в новой церкви,
ты сам, служба, прихожане, церковь и Бог;
будто всё само по себе,
неразберимые слова Канона рекутся,
текут мимо, и всё висит во тьме, шевелится, дышит;
то развернётся ночная ткань-река,
обымет невыносимым теплом-сутью,
и всё соединится, звёзды в глубине небес,
кот под крышей и ожидание во тьме,
будто дохнёт на тебя мир как он есть,
раскачнётся башня из кубиков,
рассыпится, раскатится на дощатом полу,
с громом всё окажется бессмысленным,
память в одном углу, а душа под диваном;
а ты всё ждёшь, ожидаешь,
то ли удара, то ли чуда целой башни,
то ли самой простой жизни,
которую уже наверное не догнать