ТРИ ТЕНИ ДИЛАНА ТОМАСА
1.
Голые, с общей линией буквы почти латинской,
обернувшейся вспять и положенной ниц на тесной
простыне темноты, какой бы широкой и чистой
ни была; гулкие, бьющие и сверху, и снизу
по ковкой волне — золотой, остывающей маске —
рыбой двойной, разлучаемой чайками, чьи визги,
как в двенадцатой, крепко к мачте привязанной песни,
кажутся песней, надвое разрывающей снасти, —
чтобы и плыть, и остаться хоть чешуйками кожи,
парусами на розовых, вдруг увидавших вожжи
водах в пятнышках родных островов, что ставят мрежи
из красной нити на стаи быстро блестящей дрожи,
вдрызг текучего зеркала, — глубже, глубже и глубже;
и чем глубже, тем ячея реже, реже и реже,
пока не станет зеркало на беспросветном ложе
снова сталым зеркалом, но все холодней и глуше, —
пока наконец можно будет в него посмотреться
и увидеть остров, злые скалы, морского старца,
что спит среди тюленей в пещере, гнетущей сердце,
и увидеть греков, крадущихся к нему по-детски,
чтобы схватить, чтобы выжать его как полотенце,
и так выжить в будущем, которое не сотрется
с вод, если для того, кто скоро семь лет остается
скрытым, через четыре песни не начнет сбываться.
2.
Из гласных буков и согласных букв,
из долгих стволов и шорохов кратких,
из птичьих йот, невозвышенно кротких,
из полуглухих, усеченных стук’в,
из мелкого моря, что идет вспять,
сколько бы ты воспеть ни шел за ним,
из тощих лет и тучных ночных зим,
в которых заученно сердце спит.
Из ветра, носящего злую чушь
снежной, бабской, в комья слепленной речи;
из воздуха, вылупившего рачьи
в теплой толпе, где его — по чуть-чуть;
из детских жарких голов на траве,
ломающих учебные дрова
для башни слов, где словесная тварь
поселится, как жуки в букваре.
Из темных зверей, что всё смотрят в лес,
где за деревьями всё ходят, ходят боги
и чешут рога о гласные буки,
или это там ходит белый лось;
из сонного запаха тел, когда
их общая кожа всего бессонней,
и гладко, как будто по снегу сани,
в их белые земли въезжает беда.
Из букв, на все согласных, что стоят
голые и называют свой номер
четко и громко в узких сроках камер,
но слышны только свисты птичьих йот;
из едкой крови, съевшей буквы лиц
и ставшей алфавитом на крови,
откуда бьют, губы твои кривя,
пустые вопли темногласых птиц.
3.
Так слово за слово из слов уйти,
как незаметно выйти из гостей
и прочь, пока ни с кем не по пути.
Проходит ветер, вызнавший почти
все имена твоих пустых костей,
чтоб слово за слово из слов уйти.
И ты с ним заодно себе свисти
в чужую дудку всех благих вестей:
прочь, прочь, пока ни с кем не по пути.
Вода, и звезды, и песок в горсти —
пароли сговорившихся страстей,
чтоб слово за слово из слов уйти.
Чтоб треском стать в искрящейся шерсти,
в сухой ночи древесных крепостей, —
прочь, прочь, пока ни с кем не по пути.
Как в детский ворот, в тесное «прости»
всунь горло, чтобы стать еще пустей
и слово за слово из слов уйти
прочь, прочь пока ни с кем не по пути.